Я отпираю мой первый замок.
— Я собирался сделать это, — кашляет он. — Ну, знаешь, купить для нас пирог с фундуком, но я не знал, есть у тебя аллергия на орехи или нет. У тебя есть на что-нибудь аллергия?
— Нет, по крайней мере, мне об этом ничего неизвестно, но я не большой фанат мяса, предпочитаю цыпленка и индейку. А еще я не люблю цветную капусту, это просто отрава.
— Ага, я тоже ее не люблю, — говорит Доминик.
Отпираю второй замок и на несколько сантиметров открываю дверь.
— Я принес клубнику и чернику тоже. Надеюсь, ягоды в сумке еще не превратились в месиво. Если «да» то мы можем положить их в стаканы с лимонадом и назвать все это пуншем.
Я широко открываю дверь.
— У тебя есть какой-нибудь любимый сорт сыра? Мне нравится бри… Подожди, или это камамбер? Они выглядят похоже и для меня на вкус одинаковые, я имею в виду, они оба покрыты этой белой субстанцией и оба потрясающие на вкус. Но знаешь, чего я терпеть не могу? Голубой сыр. Сама посуди, они заражают сыр этими бактериями, чтобы сделать его таким жилистым. Пахнет он при этом носками, не то чтобы я засовываю свой нос в вонючие носки или еще что, но так, мне кажется, могли бы пахнуть грязные носки.
Дверь полностью открыта теперь, и я стою всего в шаге от того, чтобы оказаться на улице.
Поворачиваюсь и смотрю на Доминика, он подбадривающе улыбается мне в попытке успокоить.
— Ты близко, Эйлин, — его голос нежен. — Шагни вперед и дыши.
Я поднимаю свою ногу и ставлю ее уже по другую сторону дверного проема.
— Сегодня прекрасный день, чтобы жить, — говорит он, даже не двигаясь в мою сторону.
Он делает то же, что и всегда, даря мне необходимое пространство, и позволяя мне делать это на своих условиях.
— Сегодня прекрасный день, чтобы наконец начать видеть, Доминик, — и я полностью выхожу наружу.
Солнце омывает меня своими яркими, теплыми лучами.
— Думаю, вот здесь замечательное местечко, как по-твоему, Эйлин? — Доминик зовет меня на полпути во двор.
— Конечно, — говорю я, идя ему навстречу.
Он встряхивает свое одеяло для пикников и расстилает его, потом стягивает свои ботинки и садится. Он начинает вытаскивать из полотняных мешочков еду, выкладывает ее на одеяло.
— Знаешь, еда гораздо вкуснее, когда ты сидишь и ведешь приятную беседу с другим человеком, — говорит Доминик, жестом приглашая меня сесть напротив него.
Я тоже снимаю туфли и, переплетя ноги, опускаюсь на одеяло.
— Так, теперь неважно, насколько невкусной окажется моя стряпня, тебе разрешается только хвалить меня.
