Люди наделяли душами все предметы и явления природы. Рассматривая их по аналогии со своим организмом и одухотворяя их, первобытные люди стали приписывать сверхъестественную силу не самим предметам и явлениям природы, а скрытым в них якобы духам.
Вот почему в основе всякой религии лежит вера в существование духов и наличие души у всех предметов и явлений природы.
Из этого убеждения появилась одна из ранних форм религиозных верований — тотемизм. Тотем — это дух, покровитель рода или племени. Тотемизм состоял в почитании родами определенного вида животных (отчасти и растений) и поклонении им. Каждый род вел свою родословную от какого-либо животного и почитал его. Члены рода считали весь вид предка-животного священным, подлежащим так называемому «табу» — запрету, в силу которого нельзя ни убивать, ни есть мяса отдельных особей тотема. Только в особых случаях совершалось обрядовое поедание тотемного животного. Одним из важнейших составных элементов тотемических культов были игры, связанные с переодеванием людей зверями. Такие игры изображены на фресках Софийского собора в Киеве. Существовали обычаи и обряды, основанные на вере, что сверхъестественную силу зверей человек может привлечь себе на помощь. Таковы обычаи вешать на воротах дворов и у входа в хаты лосиные рога, черепа лошадей, убитых ворон, сов и сорок и на крышах и над окнами делать резные изображения птиц, змей, коней и собак. Эти изображения должны были отгонять злых духов, которые якобы могли наслать болезнь и смерть.
Верования в духов занимали большое место в религиозных представлениях всех народов, в частности древних славян. Эти верования дожили в известной мере и до наших дней. Например, по мнению суеверного крестьянина нашей дореволюционной деревни, в каждом доме жил домовой хозяин, в лесу — леший, в воде — водяной и русалки.
В рассказе Тургенева «Бежин луг» приведены подобные поверья — отголоски далекого прошлого.
«Цапля опять прокричала над рекой.
— Эк ее! — невольно произнес Костя, — словно леший кричит.
— Леший не кричит, он немой, — подхватил Илюша, — он только в ладоши хлопает да трещит…
— А ты его видел, лешего-то, что ли? — насмешливо перебил его Федя.
— Нет, не видал, и сохрани бог его видеть; но а другие видели. Вот на днях он у нас мужичка обошел: водил, водил его по лесу, и все вокруг одной поляны… Едва-те к свету домой добился.
— Ну, и видел он его?
— Видел. Говорит, такой стоит большой, большой, темный, скутанный, этак словно за деревом, хорошенько не разберешь, словно от месяца прячется, и глядит, глядит глазищами-то, моргает ими, моргает…
