Эх, если бы все зависело здесь от него, — он бы выстоял, он бы гнулся, но не сломался. Что угодно бы вынес, но завершил дело — так уж он Спирин устроен. И у него почему-то ясно встало перед глазами, когда он еще учился в институте, приезжал в зимние каникулы домой, пошел на охоту и приплутал малость: потерял компас. Он брел среди темных замшелых елей по руслу таежной речушки (по льду, покрытому небольшим слоем снега, было легче идти), думал здесь сэкономить силы, но оказалась на пути занесенная полынья, и он провалился по плечи, успел схватиться за торчащую с берега корягу. Он тогда еле вылез из проруби и когда добрался до берега, стал как ледяная сосулька, но Спирин знал, что надо выжить: он рубил всю ночь сушины и жег их. Даже и в больнице не пришлось побывать. Там зависело все от него, а здесь — нет.
И черт-те знает, что еще крутилось в голове Спирина, лезли всякие гнусные мелочи и разная несуразица. Но запомнилось только, когда барахтался в воде — там уж ничего не помнил, только видел, как соскальзывали руки с кромки льда, а он пытается удержаться пальцами, и кто, как специально, тянет его за ноги вниз, в глубину, и перекошенное испугом лицо Урусова, и палка, как пика, вонзившаяся в него.
Они проехали уже средину, и головной трактор «поезда», как неуклюжий жук, вылезал на противоположный берег, струной натягивая канаты, за ним, надсадно урча, лез второй. «Все! — произнес тогда Спирин. — Вытянут. Добавим силенок — со дна морского вытянут». И надо же было оказаться никчемному, непутевому концу: когда оставалось десяток метров до берега, колеса последнего трактора уже вот-вот должны коснуться были берега, было уже ясно, что дело решено, Спирин провожал хвост — лед проломился. Как оказался тут Урусов, он не знал, и ни у кого не спрашивал, ясно одно: Урусов его спас, рискуя сам провалиться.
И он после понял, что не знал Урусова, может, и никогда не узнает, какой-то он загадочный, таинственный. Дело знает отлично, по работе не прискребешься…
Ну а потом Спирин и не помнит, кто его не обнимал, не поздравлял. Людей было на берегу, как маслят в лесу по теплому утру после вечернего дождичка.
…Назавтра к нему заявился отец.
— Слава богу, Иван, живой: А мне сказали преставление веку было: огромные чугунные громадины через Обь перевозили, провалился под лед и утоп самый главный начальник. Вот ведь народ. Ну, слава богу, — крестился старик. — Жив.
— Урусов спас. Вот сегодня рассказывали, что он все время за мной шел только по другой стороне тракторного каравана. А я думал, он струсил, на том берегу остался; ну, а когда лед с моей стороны проломился, он и перескочил через канаты ко мне. Сам мог утонуть, а вот спас!
