Просто фантастично!
Гляжу, крестьянки обнимают Антигону, словно богородицу, и кончиком косынки утирают свои женские слезы.
Древние старики плачут, руки Гемону и Тирезию целуют. Один из них, с библейским ликом, говорит, не вытирая слез:
— Вы, пожалуй, того, спутались малость, но это, стало быть, от винца. Наше винцо забористое!.. Спасибо вам, спасибо! — И кланяется в землю. — По гроб жизни помнить будем.
Все поняли и — простили… Народ!
А наши — пристыжены, сконфужены, жалки.
Снова все уселись за трапезу. Дудочники и волынщики вовсю стараются, крестьянские девушки заливаются-поют, а наши, как воды в рот набрали, сидят, опустив головы. Деликатные хозяева подумали, что это с усталости, и немного погодя ушли восвояси. (Темень. Ночь. Женщины и ребятишки. До дому — километры…)
Матросы натаскали одеял, и мы улеглись на лужайке. А над нами зеленые звезды сияют, рядом тихо стонет море…
Утром проводили нас так же торжественно — флаги, цветы. Щедрые, великодушные и добрые.
— Не забывайте нас! Почаще приезжайте! Хорошее это дело — театр! Чудесно сыграли! Великое страдание мы увидели! Нельзя было без слез смотреть! — слышалось со всех сторон.
Сели мы в автобус — и на полном газу обратно. Едем и молчим. Опозорились!
Через час-полтора автобус стал огибать огромную дугу какого-то залива. Дорога пролегала возле самых дюн, кое-где поросших жесткой травой. Море — васильковая синь. А над заливом строго вырисовывается этакая голая гора — словно попавшая сюда с мертвой планеты. Пустыня. И странное, рассеянное освещение.
Смотрю, какой-то верховой мчится во весь опор по влажной полосе пляжа и то и дело поглядывает в нашу сторону. Обогнать, думаю, хочет. Когда он поравнялся с автобусом, вижу — моряк. Мне сделалось смешно — моряк на лошади! Но тут я припомнил рыбаков Верхарна и книгу о Джеке Лондоне. И не знаю уж почему, зрелище показалось мне очень красивым. «Нарочный, думаю, спешит куда-то». За спиной — автомат. Граница!
Верховой промчался мимо нас, описал широкий полукруг и остановил коня на дороге перед нами. Когда мы подъехали, поднял руку. Я сидел рядом с шофером и сказал, чтобы он затормозил. Моряк ловко спрыгнул с седла и подошел к нам, ведя на поводу вспотевшего коня. Я открыл дверцу и спрашиваю с улыбкой:
— В чем дело, орел?
Моряк бросил поводья, вытянулся и, приложив руку к бескозырке, доложил прерывающимся от волнения голосом:
— Товарищ начальник, матрос Иван Тодоров Радев из подразделения 50—385 прибыл по распоряжению начальства!
