У крутого обрыва | страница 11
Но следователь знал, что с такими вопросами «к любому» не обращаются, что искать ответ положено только в законе. Только в законе и нигде больше.
Следствие зашло в тупик. О его плачевных итогах доложили районному прокурору.
Прокурор, однако, не счел итоги плачевными. Стреляли оба? Стреляли. В одну цель? Да. Имели право стрелять в подобной обстановке, не убедившись с абсолютной непреложностью, что в кустах скрывается медведь? Конечно, нет: правилами охоты это воспрещено. Чем же тогда положение Солдатова отличается от положения Боброва? Тем, что пуля одного из них рикошетировала от коробки? Но ведь это случайность: стреляли они, чтобы убить, а не промахнуться. Вместе создали реальную угрозу для жизни людей. Один подстраховывал другого, оттого и стреляли вдвоем. Да, в медведя: но их ведь и не обвиняют в умышленном убийстве. А в неосторожном убийстве повинны оба.
И логика здесь была, и здравый смысл, и даже попытка каким-то образом истолковать закон, подогнав его под заранее сложившуюся схему. Но, как всегда бывает, когда закон «подгоняют» под что-то, он трещит и рвется по швам, не выдержав произвольного с ним обращения.
Ни разуму, ни здравому смыслу закон, конечно, не противоречит. Он и есть высшая справедливость. И высший здравый смысл. Он остается таким и тогда, когда в бесконечном многообразии жизненных ситуаций встретится ситуация, подобная нашей. Ситуация, при которой отступить от закона кажется более справедливым, чем следовать ему.
Как заманчиво — отступить… Но и как опасно! Допустим такую возможность, и пресловутая «целесообразность» оттеснит закон. Призванные исполнять его, проводить в жизнь, прокурор и судья вместо этого станут решать, а не лучше ли в таком-то случае и в таком-то его нарушить. И вместо законности получается хаос. И мнимая справедливость частного случая обернется чудовищной несправедливостью по отношению к обществу, чья мудрость и воля выражены в законе, который обязателен всегда и для всех.
— Нет, — твердо сказал следователь Фролов, — обвинять двоих, когда виновен только один, я не вправе. Закон мне этого не позволяет…
Прокурор был не менее тверд:
— Дело доведет до конца ваш коллега.
Коллега довел. И суд вынес обоим обвинительный приговор. Солдатов и Бобров обжаловать его отказались. Совесть не позволяла.
Фролова тоже мучила совесть. Уж он-то, казалось, сделал все, что зависело от него, даже пошел на открытый скандал с начальством ради истины и закона. Чего же еще?