Во всякой артели грузчиков есть такой забавник, озорник. Рядом с ним работа идет легче, веселее. И не только его приятели, а и пассажиры парохода и прохожие оборачиваются на него с улыбкой. А он, как артист, чувствуя внимание и симпатии зрителей, ходит все бойчее, шутит все солонее и озорнее…
По всему берегу разносятся крепкие запахи смоленого каната и соленой рыбы. Кричат татары — продавцы ярких сафьяновых сапог и цветастых туфель, гремят по булыжникам телеги, ржут лошади, гудят пароходы… И не успеваем мы наглядеться и наслушаться всей этой сутолоки и новизны, как уже мать зовет нас издали: «Торопиться надо, через два часа уезжаем!»
Новый наш пароход не чета тому, на котором мы пришли в Казань: огромный, с двумя палубами, он, право, не меньше, чем реальное училище в Нолинске. На верхнюю палубу нас, из третьего класса, не пускают: там гуляют и сидят у широких окон ресторана важные пассажиры в чесучовых костюмах, дамы в кружевных платьях, с маленькими нарядными зонтиками, степенные татары в мягких сапогах с калошами, в расшитых золотом бархатных тюбетейках. Это народ богомольный. На заходе солнца и ранним утром они расстилают на корме коврики и долго молятся, то подымая руки к небу, то прижимаясь лбом к полу, и что-то шепчут. Что? Никак не могу разобрать, только иногда слышу: «Алла… Алла…»
Улучив минутку, когда у трапа ведущего сюда, наверх, нет дежурного матроса, мы с сестрой быстро взбегаем по лестнице. Здесь столько интересного — и молящиеся татары, и непривычная нам важная публика, а главное, отсюда видны сразу оба берега реки и встречные пароходы, с которыми наш перекликается длинными густыми гудками. А если посчастливится, то можно поглядеть, как мы догоняем такого же белого красавца, как наш, или же огорчиться и обидеться из-за того, что нас обходит один из недавно появившихся на реке теплоходов. Тут уж и все пассажиры и вся команда собираются на обеих палубах. И сколько же страсти и азарта вырывается из них в эти минуты! Все волнуются так, как будто бы решается их личная судьба, — радуются, огорчаются, кричат, машут руками… Как бы не отстать, как бы обставить соперника!
— Неужто нельзя машине прибавить ходу?
— Да машинист растяпа!
— Господи! Что же это капитан ему не прикажет!
А капитан… ах, капитан, он нервничает больше всех: это ведь ему честь, если он победит, ему стыд, коли проиграет. И он беспокойно шагает по штурманской рубке. Выскакивает на палубу. То и дело говорит что-то по переговорной трубке в машинное отделение. Приказывает боцману — перевести часть пассажиров на другой борт, а то у парохода крен на одну сторону, а стало быть, и бежит он от этого хуже…
