...Азорские острова | страница 38

Большое семейство Скрябиных — шесть братьев и сестра — редко собиралось вместе: четверо младших учились в разных городах, а потом стали работать в других местах и в Нолинск заглядывали редко.

В этот раз сижу я в гостиной. Здесь так чинно расставлены по стенам стулья, повсюду разложены кружевные салфеточки; за круглым столом сидят приезжие, незнакомые мне братья Скрябины, внимательно углубившись в нотные тетради. Хозяева и гости слушают музыку из соседней комнаты, куда открыта дверь.

А я один. Музыканты в стороне и заняты своим делом, слушатели за стеной, мне их не видно.

Вот братья переглядываются, поднимают свои инструменты, один начинает топать ногою по полу, и все они сосредоточенно водят смычками по струнам. Очень ясно я помню, как они потихоньку раскачиваются то вперед, то назад, то в стороны… Помню, как бегают солнечные зайчики на блестящем крашеном полу, как скользят солнечные блики на полированном дереве скрипок, но все это картинки немого кинематографа, так как не помню ни одного звука музыки, позабыл ее начисто.

Но, видно, и концерт меня увлек, и по застенчивости не решился я ни помешать музыкантам, ни попросить кого-нибудь из слушателей отвести меня в надлежащее место, только через некоторое время я уже, как новый Робинзон, оказался на острове посреди океана, который был создан при моем непосредственном участии. Сиденье у стула сплетено из соломы и потому не могло послужить плотиной…

Ну, это дни детства, а вот теперь, в конце юности, поехал я в Петроград учиться. Первый этап нашего путешествия — лошадьми до пристани Медведки, чтобы потом пароходом добираться до Вятки. Три тарантаса выехали из города. Ямщики отвязали колокольчики под дугой, и под милый их перезвон переехали мы через Вою и взобрались на гору в Чащино. Здесь, как по команде, все путники привстали на сиденьях и обернулись на Нолинск.

— Прощай, городок! Когда-то свидимся снова?..

Уж и не знаю, какая это была звезда, под которой я появился на свет, только обрекла она меня на постоянные разъезды. Самые первые и давние мои воспоминания связаны с дорогой. Все-то едем — я, мать и сестра. Едем в плетенном из ивовых ветвей тарантасе по Медведскому тракту. Он широкий, с избитыми колеями, его обступают огромные, корявые березы.

Звякают бубенцы на конской сбруе, пахнет свежим лошадиным навозом, а мы сидим на мягком сене и уже полны ожиданием дальней поездки. Вот доведет нас этот тракт до пристани Медведки, и откроется река Вятка. Погрузимся на белый-белый пароход со странным названием «Аркульский затон», и повезет он нас мимо Мамадыша, Кукарки, мимо Вятских Полян к Соколкам. И будут стоять по берегам темные еловые леса, и потянутся по левой стороне желтые песчаные отмели. И тогда капитан замедлит ход «Аркульского затона» и из своей рубки на верхней палубе короткими гудками вызовет на нос парохода матроса. Тут самый раз подбежать к нему поближе и получше разглядеть, как длинным, окрашенным в два цвета шестом он начнет мерить глубину реки. Матрос станет перегибаться через борт и, глядя на отметки на шесте, примется протяжно выкрикивать, упирая на букву «о».