И жизнь многих нолинчан стала не такой спокойной. Хозяйки жаловались на дороговизну, трудно стало доставать сахар, мыло, молоко, не хватало керосину. В деревнях вместо ламп завели коптилки.
Пошли разговоры о неудачной войне, о глупом царе, которым вертит, как хочет, полуграмотный сибирский мужик Распутин. Да, даже в наших захолустных Нолях стали ждать: что-то должно случиться, какая-то должна прийти перемена жизни.
Она и пришла. Утром последнего дня февраля всех реалистов построили в актовом зале. Вошел директор, но вместо того, чтобы начать утреннюю молитву, наш строй повернули лицом к преподавателям, Дмитрий Николаевич водрузил на нос третью пару очков вместо двух, которые надевал обычно, и тихо, но внятно прочел по бумаге сообщение об отречении императора от престола и заявление Временного правительства, возглавившего правление страной.
Боюсь, что мы, ученики средних классов, не сразу уразумели все значение случившегося, зато старшеклассники загалдели, закричали «ура». Ваня Кочергин громко крикнул: «Вы жертвою пали!..» И сначала в несколько голосов, а потом все шире и сильнее зазвучала торжественная, печальная и сильная эта песня, в память погибших за революцию. Пели и те, кто знал ее слова, пели и наши ряды, подтягивая только мотив и подхватывая отдельные строчки. Кончив песню, опять закричали «ура». И двое семиклассников сорвали со стены портрет царя и бросили на пол. А затем всей школой, не надев даже шинелей, мы выскочили на Главную улицу и плотной толпой окружили полицейскую будку, что стояла напротив реального. Что там происходило, из задних рядов рассмотреть было невозможно. Мы увидели только полицейскую шашку, поднятую над головами. Тогда все двинулись обратно, а обезоруженный, длинноусый полицейский что-то неразборчивое говорил нам вслед и разводил руками.
Несколько дней училище не могло успокоиться. Но понемногу все вернулось «на круги своя». По-прежнему шла война, как и раньше, приходили с фронта горестные известия. Лавки торговали, правда, не так бойко — товаров становилось все меньше и меньше. Уроки шли по-старому, только отменили закон божий да перестали нас водить строем в церковь.
Осенью в городе стало беспокойнее и шумнее. Базары теперь не ограничивались куплей-продажей, а обязательно превращались в митинги. Спорили и на Успенской площади, и у собора, а особенно горячо — около входа в наше реальное. В сухопутном Нолинске откуда-то появились вдруг матросы. Они были особенно упорными спорщиками, яростно поносили Временное правительство, громко кричали, что войну надо кончать: не нужна она ни нам, нолинчанам, ни всей остальной России. Рассказывали, что на фронте идет братание — и наши и немецкие солдаты вылезают из окопов, митингуют, отказываются стрелять друг в друга, требуют, чтобы их вернули домой.
