Виласавати попыталась встать навстречу царю; одной рукой-лианой она оперлась на тут же подставленную руку служанки, а другую, на которой зазвенели соскользнувшие вниз браслеты, опустила на левое колено, но царь опередил ее и со словами: «Довольно, довольно, царица! Не усердствуй в учтивости, не поднимайся!» — сам сел на постель рядом с нею. А Шуканаса опустился в кресло с золотыми ножками, которое стояло неподалеку от ложа царицы и было затянуто белым чехлом.
И вот царь, чей разум опьянел от избытка счастья, шутливым голосом спросил у царицы: «Государыня, Шуканаса хотел бы узнать, есть ли хоть доля правды в том, что говорит Кулавардхана?» В ответ Виласавати только потупилась, а щеки ее, глаза и губы озарились легкой улыбкой, как будто она в смущении прикрыла лицо завесой лучей, хлынувших от ее белых зубов. Когда же царь вновь и вновь повторил свой вопрос, она сказала: «Зачем ты повергаешь меня в нестерпимый стыд? Я ничего не знаю» — и, еще ниже опустив голову, поглядела на царя искоса, как бы со страхом. Тогда владыка земли, чье лицо-луна просияло от едва сдерживаемого смеха, сказал ей: «О прекрасная! Если мои расспросы смущают тебя, я готов замолчать. Но разве не говорит сам за себя бледно-шафрановый цвет твоей кожи, так похожий на цвет лепестков раскрывшихся бутонов чампаки, что различить их можно только по запаху? Разве не говорят за себя твои груди с их потемневшими сосками, как будто на них навечно застыли черные пятна туши или как будто они увенчаны сгустками дыма от пламени сердечной скорби, которую залил теперь нектар амриты зачатия сына, или как если бы они были парой чакравак, держащих в клювах черные лотосы, или словно они два золотых кувшина, чьи горла прикрыты листьями тамалы? И разве не говорит сам за себя твой стан, который лишился обычной гибкости, а с нею и трех складок возле пупка и которому с каждым днем все больше досаждает тесный пояс?» Царя прервал Шуканаса, который, затаив улыбку в углах рта, сказал: «Божественный, зачем ты волнуешь царицу и ввергаешь ее в смятение своими расспросами? Не будем касаться новости, принесенной Кулавардханой». И, затеяв разговор на иные темы, по большей части шутливые, Шуканаса, прежде чем уйти домой, еще долго оставался с царем и царицей. А Тарапида провел в опочивальне своей супруги всю ночь.
По приказу царя во время беременности Виласавати все ее желания по первому ее требованию немедленно исполнялись. И вот, когда прошел положенный срок, когда астрологи, исчислявшие каждую минуту по водяным и солнечным часам, установленным рядом с дворцом, отметили появление солнца над линией горизонта, в счастливый день и добрый час царица, подобно туче, рождающей молнию, родила сына и одарила радостью сердца всех людей. Едва царевич появился на свет, как на царском дворе зазвучали громкие приветственные крики и началось великое ликование. Земля сотрясалась от топота ног тысяч слуг, обрадованные придворные, спотыкаясь на бегу, бросились поздравлять царя, в давке падали сбитые с ног карлики, горбуны и прочие убогие люди, повсюду раздавался перезвон браслетов хлопочущих служанок, народ расхватывал одежду и украшения на выставленных ларях с подарками — весь город пришел в волнение. Затем вассальные цари, жены гарема, министры, царские слуги, гетеры, юноши, старцы — весь люд вплоть до простых пастухов, охваченный восторгом, пустился в пляс. И гром барабанов, глухой, как рев океана во время его пахтанья Мандарой, сладостные звуки бубнов, раковин, колокольчиков, тимпанов, протяжный звон торжествующих тамбуринов — весь этот радостный гул, сливаясь с гомоном тысяч людей, наполнил собою три мира. Сопровождаемый этим гулом и гомоном, великий праздник рождения царского сына нарастал с каждым мгновением, подобно океану при восходе луны.
