— непобедимых, как четыре руки Нараяны
{145}, и невозмутимых, как четыре океана. Да и другие прославленные цари, у милостив великих подвижников, вкусили нектар рождения сына. Ибо служение святым мудрецам никогда не пропадает втуне!
О! Когда же и я, царица, увижу тебя с полным чревом и с побледневшим лицом, похожей на вечер перед восходом луны в четырнадцатый день светлой половины месяца? Когда же на празднестве рождения моего сына ликующие слуги поднесут мне блюда с поздравительными дарами? Когда же порадует меня царица, представ передо мною в желтом платье и с сыном на коленях, будто небо в красках утренней зари с восходящим солнечным диском? Когда же взвеселится мое сердце при виде сына, который, улыбаясь беззубым ртом, раскинется на спине, и волосы его будут промыты чистым соком целебных трав, губы смазаны топленым маслом, лицо — в разводах белой горчицы{146}, смешанной с золой, на шее — нитка с желтыми бусинами? Когда же избавятся мои глаза от пелены скорби, глядя, как его золотистое тельце, словно светильник, разгоняющий мглу, под приветственные крики народа будут передавать с рук на руки жены гарема? Когда же, ползая по земле, серый от пыли, он станет украшением моего двора, и моего сердца, и моих взоров? Когда же, поднявшись на окрепшие ножки, он будет взад и вперед бродить по дворцу, словно молодой лев, который хочет поймать ручную лань, отделенную от него прозрачной хрустальной стенкой? Когда же он станет бегать по внутренним покоям дворца, преследуя домашних гусей, пришедших на звяканье женских браслетов, и этим доставит хлопоты своей нянюшке, которая поспешит на звон колокольчиков, подвешенных к его золотому поясу? Когда же он, изображая царя слонов, разрисует себе щеки, будто мускусом, черными узорами алоэ, посыплет тело, будто пылью, серой сандаловой пудрой и, в то время как нянька будет подзывать его согнутым пальцем, станет встряхивать головою, словно боится бодца и принимает ее возгласы за бой барабана? Когда же он в шутку раскрасит лица придворных красным лаком, которым его мать покрывает себе ноги? Когда же, застыв на месте от удивления, он будет следить широко распахнутыми глазами за собственным отражением в зеркале драгоценного пола? Когда же он явится ко мне в Залу совета и тысячи царей, приветствуя его, протянут ему навстречу руки, а он невольно зажмурит глаза от лучезарного блеска их драгоценных уборов? Такие и сотни таких же мыслей мелькают в моей голове бессонными ночами. И дни и ночи жжет меня, будто огонь, страх остаться бездетным. Пустым кажется мне мир и бесплодным царство. Но что поделаешь, раз судьба неумолима! Оставь поэтому свою скорбь, царица. Будь твердой и верной долгу. Ибо только у того, кто верен долгу, близка встреча с удачей и счастьем!»
