Это озеро со всех сторон окружено лесом, который кажется темным из-за сплошной стены деревьев и, словно дыханием лесных божеств, напоен сладким ароматом множества цветов. Кусты в лесу голы, поскольку все ягоды на них обобрал Сугрива, когда, изгнанный Балином{78}, поселился на горе Ришьямука и каждодневно бродил по лесной округе. Цветы в лесу собирают отшельники для жертвоприношений богам; ветви деревьев обрызганы водой, капающей с крыльев птиц, которые взлетают с озерной глади; на земле под сплетенными лианами, встав в круг, танцуют павлины. К озеру на водопой то и дело приходят серые от густой пыли слоны, которые кажутся тучами, принявшими озеро за второй океан и спустившимися, чтобы почерпнуть из него воды. А посреди озера в воздухе парами носятся чакраваки, и крылья их в темном блеске лотосов кажутся черными, будто до сих пор их пятнает давнее проклятие Рамы{79}.
На западном берегу Пампы, невдалеке от семи пальм, разбитых некогда в щепы стрелою Рамы{80}, стоит большое и старое дерево шалмали. Его подножие обвивает громадный питон, похожий на хобот слона — хранителя мира, и кажется, что оно опоясано глубоким рвом с водою. С его могучего ствола свисают клочья высохшей змеиной кожи, и кажется, что оно прикрыто плащом, который колеблет ветер. Бесчисленным множеством своих ветвей, которые тянутся во все стороны света, оно словно бы пытается измерить пространство, и кажется, что оно подражает увенчанному месяцем Шиве{81}, когда тот в день гибели мира танцует танец тандаву{82} и простирает во все стороны тысячу своих рук. Это дерево упирается вершиной в небо, словно бы страшась упасть из-за своей дряхлости, увито тянущимися вверх по стволу лианами, будто венами, выступившими на теле от преклонного возраста, усеяно шипами и наростами, будто старческими родинками. Его верхушки не видно из-за полога туч, которые, будто птицы, мостятся на его ветвях и орошают их влагой океана, чье бремя они не вынесли и потому на время спустились с неба. Оно вздымается высоко вверх, будто хочет полюбоваться красотой небесного сада Нанданы. Его крона бела от волокон хлопчатника, которые кажутся клочьями пены, слетевшей с губ лошадей колесницы солнца, когда они, запыхавшись в стремительном беге, проносились мимо его вершины. Его ствол способен устоять чуть ли не до конца мира, опоясанный, словно железной цепью, гирляндой черных пчел, которые жадно сосут мускус, оставленный лесными слонами, тершимися висками о его кору. Оно кажется живым из-за множества пчел, поселившихся в его дуплах. Подобно Дурьодхане, привечавшему Шакуни
