А в том, что случилось, некого упрекать. Ибо могущественна судьба, неотвратим поток событий, даже вздохнуть нельзя по собственной воле. Мучительница судьба безжалостна ко всему и ко всем, жестока и капризна в своих деяниях, ей не по нраву прекрасная своей безоглядностью любовь. Счастье хрупко по своей природе, а страдание бесконечно. Живые существа сходятся друг с другом с трудом, да и то лишь однажды, а разлука длится вечно. Поэтому ты, беспорочная, не должна себя укорять. То, что случилось с тобою, случается со всяким, кто вступает на тернистую тропу земной жизни. Но стойкие преодолевают беду».
Так ласковыми и участливыми словами Чандрапида ободрил Махашвету, а затем снова принес в пригоршне воды из ручья и заставил ее, пусть и против ее собственной воли, вымыть себе лицо.
Между тем благое солнце, завершая свой дневной путь, потупило очи долу, как бы в скорби от услышанного рассказа Махашветы. И когда день поблек; когда круг солнца, пылая красным заревом, похожим на облако пыльцы с распустившихся цветов на лианах приянгу, склонился к горизонту; когда блики заходящего солнца, нежные, как лоскуты шелка, выкрашенные шафраном, были стерты с лика сторон света; когда небо, утратив синеву, засветилось багровым блеском, таким же прекрасным, как у зрачков птиц чакора; когда темно-золотистая, как глаза кукушек, вечерняя заря залила землю розовым сиянием; когда в издавна заведенном порядке начали подниматься в небе созвездия; когда ночная мгла, черная, как шерсть лесного вепря, заволокла небесную ширь и утвердила над нею свою власть; когда зелень лесных тропинок, окутанных густой тьмою, стала неразличимой; когда задул прохладный от капель ночной росы ветерок и о его приходе возвестил аромат множества лесных цветов и трепет веток лиан; когда с началом ночи неподвижно замерли в глубокой дреме птицы — тогда Махашвета медленно поднялась, прочитала вечерние молитвы, омыла себе ноги водой из кувшина и, горько вздыхая, опустилась на ложе из лыка. Вместе с нею Чандрапида тоже почтил вечернюю зарю возлиянием воды из пригоршни и цветами, а затем лег на подстилку из нежных листьев лиан, которую сам приготовил себе на одном из скалистых склонов. Улегшись, он вновь и вновь возвращался в мыслях к рассказу Махашветы и говорил себе: «Да, таков этот жестокий, не знающий жалости, неодолимый в своем могуществе бог любви с цветочным луком. Даже великие духом терпят от него поражение, перестают понимать ход времени, теряют стойкость и готовы расстаться с жизнью. И все-таки да славится этот бог, которого почитают все три мира!»
