…Наконец-то, отложив костыли, он стал передвигаться с помощью трости. Нелегко давался ему каждый шаг. Наступать всей ступней раненой ноги было нестерпимо больно. От резких движений перехватывало дыхание.
Несмотря на ограничения врачей, Губкин о каждым днем увеличивал расстояние для своих прогулок. Однажды на лесной поляне его вместе с Музой встретил Четверяков. Умудренный жизненным опытом, главный хирург сразу понял, что в скором времени ему, очевидно, придется расстаться с одной из опытнейших медсестер. Увезет ее Губкин с собой. И, досадуя на это, главный хирург в то же время радовался за них: «Они нашли друг друга и полюбили. И пусть будут счастливы… Сколько пришлось пережить этому молодому капитану! Жизнь его висела на волоске. И Муза… отдала ему свою кровь… Нет, я не вправе мешать их счастью, которое они выстрадали, заслужили».
Как ни подгонял Губкин время, выздоровление шло медленно. И тоска по боевым товарищам все чаще стала накатываться на него. А врачи предсказывали еще месяц лечения.
Муза как-то шутя спросила:
— Георгий Никитович, когда же вы пригласите меня на танцы?
— Какие там танцы, сестричка! Все еще хромаю.
— Ничего, скоро окрепнете, уедете в свою часть и забудете и о ране и о сестричке своей…
— Нет, забыть я вас теперь уже не смогу. — Георгий сказал это так проникновенно, что улыбка сразу сошла с лица Музы. — Вы же мне жизнь спасли!
Губкин всей душой рвался на фронт. После холодных и сырых траншей и блиндажей, где от каждого разрыва вражеского снаряда вздрагивала земля и во все щели сквозь накаты сыпался песок, госпиталь показался ему райским уголком. Он заново приучался держать в руках вилку, нож, удивлялся тишине в палатах, забытому вкусу белого хлеба. Но после того как пошел на поправку и собственная боль начала утихать, стала особенно заметна боль чужая. Страдальческие глаза, землистые лица и окровавленные повязки раненых угнетали его. Совсем случайно он встретил ефрейтора из своего батальона и обрадовался ему, как родному.
— Здравствуй, Штанько! Не узнаешь комбата? — дружески окликнул он ефрейтора, у которого рука была в гипсе.
— Что вы, товарищ капитан! Я, конечно, узнал вас, только моя фамилия Черненко. А Штанько тоже из нашей роты, но он погиб еще до вашего ранения, когда брали Шумшино. Штанько прошагал с вами аж с Курской дуги и в разведку ходил!
Комбат смутился, что перепутал фамилию. А ведь когда был ротным, знал всех подчиненных наперечет… Все меньше и меньше оставалось старых солдат в строю.
