— Ну-ка расскажи, товарищ комбат, как это ты носилки превратил в командный пункт? — сказал с улыбкой. — Значит, раненный, продолжал руководить боем? Молодец! И твои орлы наступали геройски!
Губкин смущенно молчал, не зная, что сказать командующему.
— Эвакуировать было невозможно, вот и стали носилки командным пунктом.
— Не скромничай, хорошо командовал, товарищ капитан!
— Извините, товарищ генерал, я старший лейтенант!
— Никакой ошибки тут нет, товарищ капитан! Приказ уже подписан. Конечно, такое событие следовало бы отметить. Да медицина, думаю, — генерал кивнул в сторону начальника госпиталя, — будет против. Но звездочку мы все же обмоем. Дайте спирту! — распорядился командарм.
В руках Крылова блеснули две золотистые звездочки. Он опустил их в стакан и подал Губкину:
— Вот, держи, чтоб не ржавели. А выпьем, когда на ноги встанешь. — Крылов обернулся к адъютанту, взял у него орден Красного Знамени, склонился над Губкиным и прикрепил награду прямо на рубашку. Губкин взглянул на пурпурное знамя, играющее переливами, как шелк на ветру, и ему невольно вспомнилось, как он бегал с ребятами в Дом Красной Армии, чтобы только посмотреть на буденновца — кавалера ордена Красного Знамени.
— Поздравляю, герой! — Крылов осторожно обнял капитана. — Мы с тобой еще повоюем. Попомнят нас фашисты!
Через день после этой встречи в армейской газете был опубликован портрет капитана Губкина и очерк о его подвиге.
Муза вбежала в палату разрумяненная, сияющая и, передавая Георгию газету, воскликнула:
— Тут о вас написали!
Георгий пробежал строчки глазами, посмотрел на счастливое лицо Музы и улыбнулся:
— Корреспондент так меня разукрасил, что сам себя не узнаю…
Радостными были минуты, когда сняли гипс. Губкину разрешили ходить. Он сам поднялся с койки, взял под мышки деревянные костыли и в сопровождении палатного санитара, пожилого коренастого солдата, сделал первые шаги. Голова у него закружилась, колени задрожали, и он упал бы, если бы санитар не поддержал его.
После обеда, не дождавшись санитара, Губкин снова встал на свои ходули и шаг за шагом стал упорно учиться ходить.
До дежурства Музы в понедельник оставалось еще два дня, а Георгий хотел удивить и преподнести сюрприз, встретив ее у входа в палату. Он представлял, как она обрадуется. Губкин теперь не мыслил себя без Музы. Может, оттого, что он обязан ей своим выздоровлением? Нет, совсем не от этого. В нем происходило нечто такое, что волновало и радовало, заставляло учащенно биться сердце.
