— Немедленно на операционный стол!
С подобной раной Четверякову довелось иметь дело второй раз. Первый случай, под Москвой, оказался неудачным: солдат не выдержал. На этот раз майор надеялся на молодой и крепкий организм Губкина.
Многие в госпитале узнали о сложной операции, сделанной Губкину, но Муза Собкова только на другой день из доклада Четверякова на консилиуме услышала о безнадежном состоянии Георгия. На ходу вытирая слезы бросилась к нему в палату. Тихо-тихо, как умеют ходить лишь палатные медсестры, подошла к его изголовью:
— Товарищ старший лейтенант!
Губкин открыл глаза, плохо понимая, наяву или во сне он видит Музу.
— Встретились, — прошептал он.
Муза смотрела на его осунувшееся лицо, на котором резко обозначились скулы и лихорадочно блестели глаза.
Она присела на краешек кровати, взяла Георгия за руку и мягко проговорила:
— Вы только не волнуйтесь, все у вас хорошо, и вторая операция пройдет успешно…
Лишь от одного напоминания об операции Георгию стало не по себе. В памяти всплыл разговор врачей у операционного стола. Действие наркоза в конце операции ослабло, и он отчетливо услышал фразу: «Идеально очистить пластинки седалищной кости невозможно, да и ампутация ноги вряд ли ему поможет».
«Неужели умру?» — обожгла мысль. Он заметил, как Муза украдкой смахнула набежавшую на глаза слезу.
Осмотревшись, он увидел, что лежит в одиночной палате. Это подтверждало страшную догадку. Чувство полной безысходности овладело им.
— Пригласите, пожалуйста, главного хирурга, — стараясь казаться спокойным, попросил Георгий.
Муза тут же поспешила за майором.
Просьбы раненых здесь всегда выполнялись незамедлительно. Часто бывало, что они оказывались последними в их жизни.
Майор не заставил себя долго ждать.
— Слушаю вас, товарищ старший лейтенант, — склонился он над Губкиным, прощупывая его пульс.
— Товарищ майор, прошу вас, прооперируйте меня еще раз. Но только вы лично. И пожалуйста, не ампутируйте ногу.
Майор некоторое время молчал, считая пульс, затем проговорил:
— Хорошо, — и повернулся к сестре: — Готовьте.
Муза развязала бинты и, отрывая пинцетом марлю, прилипшую к ране, с состраданием следила за Георгием. Он молчал, стиснув зубы, чувствуя, как по лицу катится пот.
Когда Четверяков пришел в операционную, все уже было подготовлено. Холодным блеском отливали никелированные инструменты, резко пахло йодом. В сложных операциях главному хирургу всегда помогала Муза, ловкая, собранная и спокойная.
