— Черт! — рявкнул мистер Кэллоуэй, выхватывая у меня ленту. Тяжело дыша и посапывая, он кое-как завязал мне злополучный бант. Вот теперь веселья хоть отбавляй!
Надсмотрщик-мулат, выбрав из партии десяток невольников, построил нас и вывел на улицу.
— Только без глупостей, девочка! — приказал мне перед этим мистер Кэллоуэй.
Возможно, эти слова, возможно, вид прохожих на улице, обычных людей, спокойно идущих по своим делам, а возможно, свежий воздух, солнце и красота цветущей камелии, розовой на желтоватом фоне облупившейся стены, так подействовали на меня, что я совершенно неожиданно и непредумышленно совершила странный поступок. Поступок этот удивил даже меня саму. Я попыталась бежать.
Но не успела я сделать и двух шагов, как почувствовала на своем плече железную хватку руки мистера Кэллоуэя. Он с силой развернул меня к себе лицом, отчего я закричала, но прохожие лишь с любопытством оглянулись на нас. И по сей день я помню лицо одного из прохожих, как помню и того джентльмена, что стоял с поднятой рукой, когда меня увозили от отцовской могилы, — застывшая фигура эта навеки запечатлелась в моей памяти. Подобной застылости мистер Кэллоуэй, однако, отнюдь не проявил. Рванув меня за плечо, он приблизил ко мне лицо, губы его под черными усами раздвинулись, сердито зашевелились, обнажив желтоватые зубы.
— Дура, — произнес он, — дура проклятая! Хотела мне торги сорвать? Лучше не пытайся! Я и не таких обламывал, и тебе шею сверну, если на торгах не получу свои пять долларов!
Цепочка невольников под предводительством мулата-надсмотрщика между тем успела уже уйти далеко вперед. Люди двигались медленно, согнувшись, как двигаются батраки в поле, опасливо ставя ноги в башмаках на непривычно гладкий тротуар и слегка вытянув шею, поматывая головой из стороны в сторону, мерно, как бредущая к хлеву скотина.
— Давай поторапливайся, — скомандовал мистер Кэллоуэй, и я поспешила за ним по banquette — так в Новом Орлеане зовется тротуар, — держась поближе к оштукатуренным стенам домов, таким живописным в своем изящном многоцветье — разных оттенков серого, светло-бежевого, с резными балконами, утопающими в цветах и вьющейся зелени, свисающей фестонами под стать резным узорам балконов, мимо старой желтолицей мулатки в красном тюрбане и необъятной черной юбке; мулатка эта торговала сладкими пирожками, как я узнала позже, из рисовой муки и предложила мне пирожок: «Мадемуазель, мадемуазель, сюда, купите!»; мимо собора, где через открытые двери я увидела в сумеречной глубине теплившиеся свечи. И все время возле меня поскрипывали наваксенные сапоги мистера Кэллоуэя.
