Склонившись ко мне, отец поцеловал меня на прощание. Он велел мне быть хорошей, послушной девочкой, чтобы он мог мною гордиться. В ответ я лишь молча кивнула.
Он прошептал:
— Ведь я всегда горжусь моей Крошкой Мэнти.
И еще тише, в самое мое ухо:
— Милой моей мисс Конфеткой!
Расплакалась я, лишь когда он был уже далеко.
Если в Цинциннати, под лучезарным влиянием мисс Айдел, я приобрела любовь к красоте и тщеславие, то в доме Терпинов в Оберлине я научилась пренебрегать первым и осуждать второе. Там я узнала, что наряды мои, приобретенные и созданные под эгидой мисс Айдел, вовсе не подходят добродетельной христианке, особенно добродетельной христианке девяти с половиной лет.
И не то чтобы миссис Терпин ополчилась на мой гардероб единым мощным наскоком — нет, просто она спорет то ленту, то кружево на манжете, то, орудуя ножницами, мимоходом обронит замечание насчет того, как суетна забота о красоте в нашем бренном мире.
Но при всей бренности нашего мира ребенок в нем жаждет похвалы взрослых, и потому я жаждала сдержанных похвал миссис Терпин. И в то же время мне было мучительно жаль какой-нибудь несчастной ленточки, и я тосковала по сияющей красоте мисс Айдел и по собственной моей красоте, которую она обещала мне в будущем.
Позднее, когда с созреванием тела во мне начало вызревать и религиозное чувство, я стала молиться, чтобы Господь искоренил во мне эту тягу к красоте. Иной раз я даже заставляла себя плакать о том, как неисправимо тщеславна, и радовалась, когда глаза мои краснели от выжатых слез. Конечно, ходить с постоянно красными глазами я не могла, зато могла зачесывать назад туго, как только можно, мои кудри и с выражением сурового самопорицания скорбно опускать вниз уголки губ.
А после вновь наступила пора ехать в Цинциннати на свидание с отцом и мисс Айдел и вновь чувствовать там, как зыбко еще мое спасение.
Неуязвимой для всяческого рода искушений я по-настоящему ощутила себя, лишь когда под конец моего пребывания в Оберлине я влюбилась в Сета Партона, беднягу Сета — большерукого и неловкого деревенского паренька, в чудесных темно-карих глазах которого сиял свет истинного благочестия. Помню, как, гуляя с ним зимой по лесам графства Лорейн в штате Огайо, я наслаждалась чувством полного и радостного единения тела и души в сиюминутности действительного существования.
Да, Сет хранил в себе горячую веру и истинное, искреннее благочестие отцов-основателей — той горстки переселенцев, которые, осудив вырождение церкви и испорченность цивилизации, приехали сюда в поисках идеала. Кратко их можно охарактеризовать как реформаторов старого закала, принадлежавших к племени, ныне исчезнувшему, вытесненному волной спекулянтов с их жаждой успеха и обогащения, асторами и вандербильдтами, заправляющими всем вокруг, вытесненному железными дорогами, протянутыми из конца в конец континента, толпою, копошащейся на равнинах или вгрызающейся в горы в поисках сокровищ; теперь лишь неудачники, растерявшиеся в этой суматохе, еще нет-нет да заводят иной раз речь о реформах и преобразованиях или с грустью вспоминают старые времена.
