Я смогла лишь с трудом выдавить из себя слова сочувствия, не в состоянии больше ничего предложить.
— Что с нами будет? — продолжала бормотать она. — Что же с нами будет дальше?
Для себя этот вопрос Алиса решила по-своему.
Через день после возвращения из пещер она исчезла. Ее маленькая комнатка оставалась такой же аккуратной, как всегда, постель убрана, покрывало отглажено, все в порядке разложено по ящикам. Но самой Алисы не было.
Я знала, где она. Алиса слышала, что сэр Вильям — ей не отец и ей придется уехать, чего она не могла себе даже представить. Она твердо решила остаться в Ловат-Стейси навсегда, так и не смирившись с тем, что дом не был ей родным по праву.
Алиса всегда любила драматические эффекты. У зыбучих песков она бросила свой носовой платочек с аккуратно вышитой в уголке буквой “А”.
Я представила себе, как она стоит там, держа в руке свечу. Теперь она навсегда похоронена в той земле, которая, по ее представлениям, должна принадлежать ей.
Все изменилось. Между новой и старой жизнью пролегла бездна, которую невозможно перешагнуть. Прошлое мертво, а будущее — полно биения и трепета жизни. Смерть, подходившая ко мне так близко, что я ощутила на лице ее леденящее дыхание, заставила меня понять по меньшей мере одно: я хотела жить, отчаянно хотела жить и строить счастливое будущее, запрятав руины старого до такой степени глубоко, чтобы казалось, что их оно не могло потревожить.
Моего решения ждали двое. Один — обаятельный, сдержанный, несколько холодноватый, уверенный в себе и в своем месте в жизни. На другом жизнь оставила рубцы. С Годфри всегда можно быть спокойной, с Нэйпиром — нет.
Когда я нуждалась в них, оба оказывались рядом, после пожара заботились обо мне, каждый по-своему, но оба любили меня. Годфри — нежно, мягко, спокойно, я бы даже сказала, бесстрастно. Возможно, он сознательно выбрал меня, потому что видел во мне подходящую себе жену. Любовь Нэйпира была яростной, отчаянной, собственнической.
“Выходи за Годфри, — подсказывал мне разум. — Прямо сейчас уезжай отсюда и забудь свои кошмары. Живи в достатке и ласке, воспитывая детей, в спокойствии и без забот.”
“Нет, — противоречило сердце. — Ты уже принадлежишь этому дому, этим местам, хотя с тобой останутся и кошмары, и воспоминания, и всякие демоны, твои и его, с которыми вам предстоит бороться. Не ошибался Пьетро, когда посмеивался над тобой за склонность подчиняться зову сердца.”
И однажды Нэйпир — другой, свободный человек — подошел ко мне и, взяв мои руки в свои, сказал:
