Дело Дрейфуса | страница 40

Почерк бордеро и почерк Эстерхази столь поразительно похожи, что даже сам Эстерхази вынужден это признать. Об этом говорят все независимые эксперты во всем мире. Утверждения Бертильона о том, что Дрейфус специально подражал почерку Эстерхази, находятся в разительном противоречии с его же старыми утверждениями и делают совершенно необъяснимым факт молчания Дрейфуса об Эстерхази. Почему тот ни разу не указал на Эстерхази как на автора бордеро?

Следователи никак не могли найти ни у Дрейфуса, ни у его близких редкую бумагу пеллюр, на которой написано бордеро. Эстерхази пытался обыграть факт использования столь редкой бумаги в свою пользу («…считаю необходимым заметить, что оно написано на калькированной бумаге, обыкновенно на калькированной бумаге не пишут»[110]), пока не были найдены письма Эстерхази, написанные в середине августа 1894 года (время написания бордеро) именно на калькированной бумаге пеллюр: «Я получил Ваше письмо по возвращении из Шалонского лагеря, где я провел две недели»[111].

Эстерхази проявлял странное любопытство к другим родам войск, и особенно к артиллерии. Как мы помним, в бордеро перечисляются некоторые документы, относящиеся к артиллерии. Имелись показания многих офицеров, заметивших это. Один из них говорил о маневрах в Шалонском лагере: «В числе высших офицеров находился майор Вальсен Эстерхази, принадлежавший к третьему корпусу. Я заметил его как человека с живым умом, очень любознательного в деле чужого оружия и задающего многочисленные вопросы о материальной стороне артиллерийской службы»[112].

Панический визит Эстерхази в немецкое посольство к Шварцкоппену не остался незамеченным, и он давал совершенно невразумительные объяснения причин этого визита.

Свидетельства об измене Эстерхази буквально носились в воздухе. Депутат Ж. Рош клятвенно, под присягой, рассказал о любопытном разговоре, который произошел у него с военным министром Билло. Эстерхази в 1896 году активно рвался в Генеральный штаб, и Рош, давно с ним связанный, пытался ему в этом помочь: «Министр, показав досье, дал мне понять весьма точным образом, что я не должен заниматься Эстерхази не только по поводу его частных дел, но и по причинам более решительным. Манера, с которой он говорил, указывала ясно, что дело идет о самом тяжком подозрении, какое может пасть на француза. С того времени я прекратил с Эстерхази всякие отношения»[113].

Позднее, в декабре 1898 года, станет известно заявление генерала Г. де Галиффе о словах его друга, бывшего английского атташе во Франции генерала Талбота: «Во время всей моей службы во Франции я не был знаком с Эстерхази, но я удивлен, видя его на свободе, потому что мы, военные атташе во Франции, знаем, что за один или два билета в тысячу франков Эстерхази доставлял сведения, которые мы не могли добыть прямо в министерстве»