. Вызван лучший эксперт по почеркам во Франции, сотрудник Французского банка А. Гобер. Его просят сличить текст бордеро с бумагами, написанными Дрейфусом. С Гобером беседовали заместитель начальника Генерального штаба генерал Ш. Гонз, начальник секции статистики, отличавшийся маниакальным антисемитизмом и патологической неуравновешенностью, подполковник Ж. Сандерр и капитан Анри. Позднее, на процессе в Рене, Гобер сообщит, что у него сложилось впечатление, что принимавшие его были заранее убеждены в виновности Дрейфуса. 13 октября Гобер дал отрицательный ответ. Автор письма – не Дрейфус. Но генералы действуют стремительными темпами, и уже вечером 12 октября начальник Генерального штаба генерал Р. Буадеффр вызвал майора Пати де Клама и сообщил ему, что военный министр генерал О. Мерсье принял решение об аресте Дрейфуса и ему, Пати де Кламу, поручается вести следствие. Вместо того чтобы искать нового виновного, генералы предпочли искать нового эксперта. Им оказался эксперт парижской полиции А. Бертильон, ненавидевший евреев и помешанный на своих якобы «научных методах» графологической экспертизы. Через несколько часов он дал нужное генералам заключение, в дальнейшем оно будет оглашено на первом процессе Дрейфуса: «Бордеро есть документ калькированный, не будучи таковым и в то же время остающийся таковым. Дрейфус по средствам дециметра подводил под мерку свой собственный почерк, почерк своей жены и своего брата, чтобы комбинировать их в нечто, напоминающее ученое лекало, которое с первого взгляда привело все подозрения на него»
[43].
Этот бред составлял обвинение. Ранним утром 15 октября 1894 года Дрейфус был вызван в канцелярию Генштаба, где находилось несколько офицеров. Майор Пати де Клам просил написать его заранее составленный диктант, полный текст бордеро, сославшись, что у него порезан палец и что он сам писать не может. В составленном для правительства докладе Д'Ормешвилля так говорится о дальнейшем: «…лишь только капитан Дрейфус заметил, о чем идет речь в письме, его почерк, до того времени правильный и нормальный, сделался неправильным, и его смущение было замечено присутствующими. Спрошенный о причинах смущения, он объяснил, что у него озябли пальцы. Между тем температура в министерстве, куда он прибыл полчаса тому назад, была теплой, и первые четыре написанные строчки не показали влияния этого холода»[44]. Адвокат Золя Ф. Лабори, приводя эту выдержку из доклада, совершенно справедливо говорил о неожиданных и детских приемах судебного следствия
