Во время одного из моих уроков я стал свидетелем вспышки слепой ярости, которая чуть не стоила жизни одному из моих воспитанников и которая заставила меня содрогнуться. Один из колонистов, отбывающий наказание за убийство, после едкого замечания одноклассника в порыве раздражения схватил фаянсовую чернильницу и со всей силы швырнул ее в своего обидчика. Она пролетела мимо головы мальчика, задев его волосы, и вдребезги разбилась о стену, рассыпавшись на тысячу осколков. В классе повисла мертвая тишина; чернильное пятно тонкими струйками стекало вниз по стене. Все произошло так внезапно, что повлиять на ситуацию у меня не было никакой возможности.
Но кроме этих двух достаточно многочисленных групп существовала еще одна маленькая, особняком стоящая группа из четырех колонистов в возрасте от двенадцати до тринадцати лет. Это были, как бы это невероятно ни звучало, «политические». Эти еще наполовину дети в своей ребячьей наивности, осознав всю порочность и беззаконие большевистского режима, в отличие от нерешительных, малодушных взрослых, бросили ему вызов и устраивали тайные встречи для обсуждения. Неизменно бодрствующий НКВД, благодаря образцовой выучке своих агентов, стукачей и доносчиков, быстро выведав о «гнезде», увидел в детских забавах серьезную угрозу основам государства. С подобными проступками «оплот мира и свободы» мириться не мог, и согласно пресловутой статье 58 (контрреволюционная деятельность) «главарю» влепили шесть лет, остальным дали по четыре года. Теперь на досуге юные мечтатели могли поразмыслить об основных понятиях прав человека.
Эти «подрывные элементы» намного превосходили здесь своих сверстников в интеллектуальном развитии. «Главарь» Р.[68], в то время четырнадцатилетний юноша с темными, печальными глазами, бросился мне в глаза с самого начала из-за странного внешнего вида — он напоминал беременную женщину: под блузой он всегда носил несколько позаимствованных в библиотеке книг — произведений русских классиков, которые он подобным образом спасал от участи стать сигаретами. Его успехи в школе свидетельствовали о преждевременно развившемся глубоком интеллекте. Его «пособник» Ш., еврейский мальчик, который схлопотал только четыре года, казалось, воспринимал свою судьбу не столь трагично; имея веселый нрав, он часто шалил и периодически проказничал на моих уроках. С легкостью он писал стихи и эпические вирши, в которых остроумно пародировал жизнь и дела колонии. Бывало, и об меня точилось его перо, демонстрируя талант. У этих мальчиков был духовный голод, они стремились к общению со мной и никогда не пренебрегали моими заданиями. О том, что мы, я и они, связаны одной веревочкой, они наверняка догадывались.
