Как вскоре оказалось, кроме кулинарных новшеств, румынское правление принесло и другие: всеобщая румынизация — официальные посты в государственных учреждениях постепенно стали занимать эмигрировавшие румыны — и, как следствие, возникла повсеместная коррупция[10]. Наш словарь обогатился словом «бакшиш» («взятка»), которое имело такую же волшебную силу, как слова «Сезам, откройся!» из сказки: двери и ворота в учреждениях открывались, позволяя жуликам и мошенникам проскальзывать туда и без труда обходить букву закона. И честные люди, чтобы воспользоваться своими законными правами, часто были вынуждены платить эту дань. В то же время изменилось положение национальных меньшинств, которые составляли большую часть населения Черновица. Задолго до того как я столкнулся с заграничным словом «шовинизм», румынские власти открыли мне смысл этого термина в полном объеме. В магазинах были вывешены объявления: «Говорить только по-румынски».
«Когда памятник Шиллеру по инициативе новой власти пришлось убирать с его исторического места и перевозить на тележке во двор немецкого дома, за этой эвакуацией следовала толпа с непокрытыми головами»[11].
Как во время траурного шествия.
В школе нельзя было и слова сказать на немецком языке, даже на перемене! Нарушение запрета каралось исключением из школы на три дня. Стукачи среди учащихся встречались редко. Я помню одного бесспорного стукача, замкнутого, коренастого юношу с широким невыразительным лицом и мутными глазами. Он ни с кем не общался, посредственно учился по всем предметам, и мы не удивились, когда начальство назначило его старостой. Руководство школы нажало правильную кнопку, потому что в глубине его «я» дремало стремление к доносу, связанное, вероятно, с комплексом неполноценности. Теперь он мог возвыситься над нами. Он выпрямился, его глаза стали холодными, жестокими, и мы стали бояться его. «Я тебя запишу», — говорил он невозмутимо, конечно, по-румынски. Через какое-то время его сняли — причина этого была нам неизвестна; он снова съежился и затерялся в буднях.
Политическое и экономическое положение в стране определяли две большие партии — либеральная и национально-аграрная[12], они составляли альтернативу правительству. Как только одна из партий выигрывала войну за власть, она тотчас назначала на влиятельные должности своих представителей, которые зачастую отменяли распоряжения и постановления, принятые прежним правительством, и объявляли новые (так во время одного законодательного периода в нашей школе итальянский язык был введен в качестве иностранного; в следующий период его отменили), и все эти новшества опять исчезали после очередных выборов правящей партии. Если что и было у них общего, так это плохо скрываемые шовинистические настроения.
