, комбинат и «ЛесТоп»!
Adieu, дружественные суровые мужчины!
Adieu, тайга! Тот, кто бродил по твоим заснеженным тропам и болотистым топям, уходит. «...Он еще вернется!» — шевелились во мне сомнения и страх будущего. Позади меня оставались ужасы Васюгана; впереди ждала неизвестность.
В монотонном ритме глухо стучала машина. Берега, окаймленные густыми ивовыми зарослями, скользили мимо ровно, безмолвно и настолько однообразно, что казалось, будто мы движемся по кругу. Пора было готовить ужин. По исключительно простому рецепту — морковь плюс вода — я сварил морковный суп. От 500 граммов хлеба, которые у меня были с собой, отрезал два тонких ломтика. Благословенная трапеза! Потом я постелил на грязный пол свое пальто, вместо подушки подложил под голову мешок с морковкой и под стук машин погрузился в сон.
Прошло несколько дней. Берега, разрезанные Васюганом, скользили по обе стороны, а он лениво катил свои черные воды через мрачные просторы. Несколько раз мы причаливали к берегу: над ивовыми зарослями на фоне бледного неба виднелись очертания беднейших деревянных построек. Переселенцы волокли по трапу на корабль узлы, баулы, бочки, ведра; в последнюю очередь на борт принимали детей. Потом начинала выть сирена и заглушала вопли и крики стоявших на берегу. «Таболяк» отчаливал, шум стихал, и только стук машин ударами пронзал торжественную, почти жуткую тишину одиночества.
Свои 500 граммов хлеба я давно съел: как ни старался я отрезать ломтики потоньше, но и последние крошки были съедены. Оставалась лишь морковка, но и содержимое морковного мешка постепенно сокращалось. В один из вечеров я довольно поздно лег спать. Сонно моргая, я мог еще различить ноги спешащих матросов. Как вдруг все огни погасли — короткое замыкание! Непроглядная темень. Внезапно я почувствовал резкий рывок под головой, я потянулся туда — пусто: мой мешок исчез! Я подпрыгнул, словно меня укусил тарантул, я закричал, заплакал: «Мой мешок! Моя морковка! Теперь мне придется голодать!» Словно сумасшедший, я бросился через темноту, но корабль был окутан безмолвием. Я споткнулся и упал. Это не было наигранно, как когда-то в Сталинке, когда меня осматривала медсестра, нет, это был припадок, настоящий истерический припадок. «Мой мешок! Мой мешок!» Вдруг стало светло. Плача и причитая, я вернулся на свое место, и что я вижу: мой мешок с морковкой лежит на месте! Подбросили! Жулики из корабельной команды заприметили, как заботливо я прячу под голову этот мешок, и заподозрили в нем Бог знает какие сокровища. Для грабежа они придумали удачный план с коротким замыканием.
