Но не садящуюся. Потому что попа мёрзнет. На ней ведь почти нет шерсти.
Потому они и трясутся. Не от страха, не от злости — от холода. Этим маленьким голым бедолагам почти всегда холодно; на улице постоянно видишь их собратьев, которых корчит, трясёт от холода, а людям не приходит в голову одеть собаку.
Собака в одежде? Дурной выпендрёж, гламур паршивый.
Негламурный настрой хозяина заканчивается воспалением лёгких у собаки. Эти эльфы, выведенные в нашей стране, выведены не для неё: у нас же ветра, дожди и морозы, а у них — ни жира, ни шерсти. Громадные уши — как у тропических зверей, призванные охлаждать организм паруса, пронизанные капиллярами, — зябнут на любом сквозняке. Коротенькая, просвечивающая на пузе бархатная шёрстка не греет. Миниатюрные и точёные собачьи леди в своих маленьких чёрных платьях, элегантных невероятно, в реденьких рыжеватых чулочках — босиком на снегу…
Судьба «декорашки» непроста. В нашем лучшем из миров собачья жизнь вообще не малиновый сироп, но жизнь вот этих… Она ничего не стоит. Её ценят не больше гламурной побрякушки. Сумочная собачка. Модно. Или детям играть.
Защита собак — не защита животных. Это защита детей человеческой цивилизации. Собаки — уже не совсем звери, собаки — человеческая совесть и человеческое зеркало. Чем сильнее порода исковеркана искусственным отбором, тем больнее эта совесть, тем чище это зеркало. Тем меньше люди хотят об этом думать.
Собаки — уже не совсем звери.
В лучшем случае, звери — это собаки одичавшие. Кинологи говорят: они уже стали особой породой, одичавшие дворняги. И без человека прекрасно обойдутся. Вернулись обратно, в дикий мир… хотя… Марк — как раз бывшая одичавшая собака. Дворняга классическая, чёрно-буро-рыжая, тот самый тип, который кинологи и описывают. Крупный, но не такой массивный, как овчарка, стройнее. Поджарый, упругий, сильный. Отважный, независимый и суровый. Но живёт с людьми уже пятнадцатый год — и настоящая собака. В смысле — восприимчивая к любви, не вполне звериная душа.
А Солька, Принцесса Соль — брак породы. Между бровей — плешка, голое местечко, без шерсти. Отходы коммерческого производства — живая душа с корейским именем. В детстве ужасно стеснялась своей лысинки, закрывала её лапами, прятала личико куда придётся — под свой матрасик, человеку под мышку: не смотрите на меня, я безобразная! Она очень хорошенькая, совсем игрушка — тойка кровей настолько голубых, что аж в синеву, как игрушечный оленёнок Бэмби, с раскосыми, впрямь корейского разреза, глазами. Но лысинка.
