В Китае во времена Цзи Юня революция не стояла непосредственно в порядке дня. Более того, общественное возбуждение второй половины XVII в. было подавлено. Но недовольство феодальным гнетом не было уничтожено, ибо не были устранены его причины. Суровая цензура могла загнать его в подполье, но люди ощущали феодальные формы жизни как гнет. Единственное, что могло быть раскритиковано, — это порочные чиновники — лихоимцы и угнетатели, порочные главы семейств — деспоты и эксплуататоры, порочные идеологи — начетчики и схоласты, за буквой утратившие здравое понимание классических текстов, и т. п. То, что все эти пороки неумолимо и обязательно порождались феодальной структурой общества, оставалось в тени как некий эмоциональный фон, усиливающий и актуализирующий «частные случаи». Этот тип критики выглядел как наведение порядка в признаваемом писателем мире, а не как критика самого этого мира. Но по существу это было частью общепросветительской антифеодальной критики всего «неразумного», «аморального», «противоестественного».
Именно это и роднит Цзи Юня с блестящей плеядой китайских просветителей конца XVII — первой половины XVIII в. Ресурсы передовой просветительской мысли не исчерпывались теми мятежными умами, которые были известны всем. Они уходили в менее явные сферы, которые тем не менее работали в том же направлении, расшатывая веру в идеальность существующего строя, критикуя его частные стороны, показывая неблагополучие этого строя в сфере этики, настаивая на моральном исправлении людей.
О. Л. Фишман
