А говорят, страх не позволяет…
Ерунду говорят.
Только потом — так… Холодно, и тошнота… И я терпел, подкатывало — ее запах, мой запах, лимоном еще тянуло от лампы… Не знаю, как она — может быть, тоже… Но я только одним защититься мог — на спину перекатился, чтобы видеть — никого нет, кроме нас, а то была мара, насланное, совесть — какая там у меня совесть? — ну, уж не знаю что… а плечо левое просто огнем пекло, и ссадина там была настоящая, но от того кольца ли… какая разница? Мне хватило и того, что я знал — так было.
Долго не вытерпел, поглядел на нее — лица не видно, отвернулась, но не спит.
И что бы мне промолчать? Так нет: что это ты, говорю, что же — со мной… а сама другого зовешь?
Она вскинулась, обернулась, в глазах одни зрачки:
— А ты?! Ты кого звал?
Я и не подумал, что имя-то это — Лус — она наверняка знает, и все поняла, конечно…
— Не твое дело, — отвечаю, и такой стыд, а слова сами вылетают: — А вот не твое дело, шлюха!
Ну, и что? Может, она мне в лицо вцепилась? Или оплеух надавала, или лягнула, или еще как-нибудь?
Нет. Сглотнула только и велела убираться к черту — чтобы я тебя больше не видела!
Надо думать, мутило ее от меня не на шутку — поднялась тяжело, но простыню так потянула — я чуть на пол не слетел. Собрала постель в охапку — и в ванную.
Мне там ловить было уже нечего — все, что мог сказать и сделать больного, кривого — все успел.
Прощения бы попросил — сейчас. А тогда — ни слова ей не сказал.
А что потом с нею стало — не знаю.
…Что-то было там, шагах в ста впереди, у самой арки моста. Никакого движения, тихо — до звона в ушах. Но солдат Мосс замер, повел носом — деловито, как пес.
— Стой! — и шагнул вперед, вынимая нож.
Я присела на ржавый теплый рельс. Зачем он это? Не хватало только, чтобы под мостом кто-нибудь сидел в засаде. Хотя — какие тут засады, ясно, что вокруг больше никого нет, даже запах бензина и шпальной пропитки выветрился. Никто тут не проезжал уже давно, а пешие Моссу не страшны. И все-таки не удержалась: встала. В высокой траве что-то шевелилось, показалась спина, обтянутая серо-рыжим, тут же пропала, послышался тяжелый шорох. И Мосс, раздвигая граненые стебли, пошел ко мне.
— Что там?
— Мертвец. Пойдем.
— Что? Ты его…
Солдат спрятал нож, поправил заспинный мешок.
— А, ну тебя… Дура и есть. Столкнули сверху. Или сам бросился. Вперед!
Я двинулась за ним, закусив губу. Ужасно — идти по заросшим шпалам в туфлях на шпильках. Каблуки я давно отломала, но все равно больно… Чтоб не думать о ногах, посмотрела туда, где лежал убранный с дороги труп. Ничего особенного — из травы видна была лишь прядь светлых незапыленных волос да узкопалая кисть.
