— Я узнал вас, — сказал шпион с прежним спокойствием, — в тот самый момент, когда вы потребовали, чтобы я сдался. При тех обстоятельствах вряд ли подобало вспоминать прошлое. Возможно, я предатель и уж точно шпион, но, во всяком случае, не проситель, выжимающий слезу.
Капитан остановился и посмотрел на Бруна. Когда он вновь заговорил, голос его звучал хрипло.
— Мистер Брун, как вы живете — дело вашей совести, но вы спасли мне жизнь, полагая, что заплатите вашей. До вчерашнего дня, до того момента, когда часовой стал проверять документы, я думал, что вы погибли, что судьба все же настигла вас, хотя из-за моего преступления вы легко могли сбежать. Стоило вам выйти из вагона, и перед расстрельной командой стоял бы я. Но в вас проснулось божественное сострадание. Вы поняли, как я устал, и пожалели меня. Вы стерегли мой сон, а когда пришло время прихода стражников, которые изобличили бы мое преступление, вы бережно разбудили меня. О, Брун, Брун, как это было благородно… как высоко…
Голос капитана дрогнул, слезы заструились по его лицу, заблистали в бороде и на груди. Он снова сел за стол, закрыл лицо руками и разрыдался. Воцарилась тишина.
Неожиданно зазвучала чистая мелодия горна, зовущая на «сбор». Капитан вздрогнул и оторвал от рук мокрое лицо — бледное как бумага. Снаружи, при солнечном свете, слышался шум строящихся людей, голоса сержантов, выкрикивающих имена личного состава, барабанная дробь — барабанщики проверяли свои барабаны. Капитан продолжил:
— Мне следовало повиниться и рассказать о вашем великодушии, тогда вас могли простить. Сотни раз я готовился это сделать, но каждый раз меня останавливало чувство стыда. Кроме того, вынесенный вам приговор был заслуженным и справедливым. Да простит меня Бог! Я так ничего и не сказал, а вскоре мой полк перевели в Теннесси, и я ничего не знал о вас.
— Все обошлось, сэр, — сказал Брун без видимых эмоций. — Я бежал и вернулся к своим — конфедератам. Хочу добавить, что перед тем, как дезертировать из рядов федеративных сил, я просил о демобилизации на основании смены убеждений. А на меня только наложили взыскание.
— Но если б я понес наказание за свое преступление, если б вы не подарили великодушно мне жизнь, принятую мною без всякой благодарности, вы не оказались бы снова перед лицом неминуемой смерти.
Узник слегка вздрогнул, и тень беспокойства пробежала по его лицу. Казалось, он был удивлен. В этот момент у входа в палатку появился лейтенант, адъютант командира, и отдал честь.
