— Давайте, товарищ Игнатьев, излагайте свои соображения. Вижу, что они у вас есть. Каким образом товарищ Берия в этой грязи оказался замешан, и почему он эту банду до сих пор покрывает?
— Как ни странно, товарищ Сталин, но втянут в это дело товарищ Берия оказался для самого себя очень неожиданно. С некоторыми фигурантами дела, а именно с Барамия, Рапава и Шариа, его связывала давняя личная дружба и потому, на просьбу о помощи от «неправедного» в их интерпретации преследования, он отреагировал по-кавказски, очень горячо. А вот позже, когда к нему уже пришло понимание того, что дело не липовое, а он со своей поддержкой уже засветился, Лаврентий Павлович, что называется, закусил удила. Хотя, если честно, до сих пор не могу понять, на что он всерьёз рассчитывал, ведь это дело всё равно у вас на личном контроле.
Сталин понимал. Он помрачнел, и от этого его усмешка показалась Игнатьеву несколько жутковатой.
— А вот если я, к примеру, завтра помру? К примеру, товарищ Игнатьев, не бледнейте, как гимназистка при виде крови. Удастся вам довести это дело до суда?
— В этом случае вряд ли, товарищ Сталин. Но не мог же он на это рассчитывать.
— Как знать, как знать, на что он мог рассчитывать… Вам пока не поступали сигналы на нарушение законности генерал-лейтенантом Власиком?
— Постоянно поступают, товарищ Сталин.
— Вот как? А почему вы мне не докладывали?
— Так ерунда же всякая. Что продукты ворует, женщин склоняет к… хмм… Обиженных на него много. И Берия, и Кобулов, и Абакумов, а их людей, лично им преданных, и в МГБ, и МВД очень много.
— Женщин, значит, склоняет. — усмехнулся Вождь, — А к делу врачей-вредителей его привязать не пытались?
— Мне об этом ничего не известно, товарищ Сталин. Иначе сразу бы доложил.
Не врёт. Доложил бы. Не предатель, просто слабак. До сих пор у него в штате люди, преданные кому попало, а ведь уже два года в должности. С МГБ его придётся снимать, но это позже, а пока…
— В любом случае, товарищ Игнатьев, за препятствие в проведении расследования, обвинение товарищ Берия уже заработал. Открывайте персональное дело и начинайте по нему работать, в режиме строгой секретности. До шестнадцатого декабря, кроме вас и меня, об этом никто не должен знать.
Приказ был довольно странный, и Игнатьев решился уточнить.
— Почему именно до шестнадцатого декабря, товарищ Сталин?
— Почему — тайна не вашего уровня допуска, товарищ Игнатьев. Шестнадцатого будет «день Икс». Всех основных фигурантов дела нужно будет очень тихо и одновременно арестовать. Успеете подготовиться?
