— Ну и что? Он болен не по моей вине. Это доносчик, стукач. Он вечно лижет пятки братьям и при этом угодливо улыбается. Можно быть несчастным, но никто не смеет быть подхалимом.
Они дошли до перекрестка, на котором стоял столб с надписью: «До берега моря 300 метров».
— Это нам и нужно! — воскликнул Фирмен. — На дороге мы можем наскочить на патруль. Лучше провести ночь на берегу.
Стемнело. Под ярко сиявшей луной песок блестел, как старое золото; луна прочертила на море блестящую дорожку, как будто убегавшую в далекую, волшебную страну. На землю спустился покой. Все замерло в необычайной тишине, которую нарушал лишь равномерный рокот волн, разбивавшихся о прибрежные скалы. На берегу мерцали огоньки; чайки с криком улетали вдаль. С моря подул ветерок, и сосны вздохнули, качнув мохнатыми ветвями.
Друзья молча шли по песку. Танги хотелось опуститься на колени и поцеловать мокрую полоску, оставленную морем у его ног. Он был так взволнован, что слышал, как бьется его сердце. Фирмен тоже был взволнован. Он шел, устремив вдаль задумчивый взгляд. Грудь его распрямилась. Мальчики посмотрели друг на друга и улыбнулись. Танги взял Фирмена за руку:
— Красиво, правда?
— Очень.
— Вот что такое свобода: когда ты можешь смотреть на море.
Они снова замолчали. Фирмен сделал знак, чтобы Танги следовал за ним. Они стали карабкаться на скалы, которые круто обрывались в воду. Затем остановились возле пещеры. В ней валялись пустые бутылки и обрывки газет. Друзья уселись на землю и поели хлеба с сардинами. Под ними серебряные волны налетали на темную гору. Две могущественные силы сошлись в гордом поединке. Над ними мерцали звезды. Вокруг дремала затихшая земля.
Они долго не могли заснуть. Танги рассказал Фирмену о своем детстве. Он говорил о матери; обо всем, во что он верил: о мире, счастье, домашнем очаге, товарищах, собаках. Фирмен молча слушал его. Наконец он спросил:
— Ты думаешь, что твоя мать жива?
— Да.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что там, куда она поехала, ей ничего не грозило.
— Что ты будешь делать, если ее найдешь?
Танги задумался. Потом сказал, пожав плечами:
— Не знаю… Я много пережил, понимаешь?
— Понимаю. Меня мать очень любила… Она была женщина простая, но настоящая мать. Только мать!.. Она восхищалась мной. Никогда ни о чем не расспрашивала. Она была очень простая, очень забитая женщина, понимаешь?
— Да.
— Одевалась всегда в черное, никогда не красилась; она жила только для нас. Отец, когда напивался, бил ее. Раз я схватил железный прут и пригрозил ему. Мать закричала: «Фирмен, не вздумай его убить! Ведь ты не станешь убийцей? Нет, нет, не трогай его! Он такой несчастный!» Моя мать была святая, настоящая святая. Она жила только для нас. Она умерла в больнице от рака. Вот ее последние слова: «Фирмен, будь добрым с отцом! Он так одинок!..»
