Танги снова потерял надежду. В Германии он верил, что мир принесет ему лучшую жизнь. Эта надежда поддерживала его. Теперь он больше не надеялся. Мир наступил, но он принес лишь новые несправедливости. Танги жил как автомат. Никакое чувство не связывало его с жизнью. Все его существо переполняла ненависть, такая глубокая ненависть, что он боялся захлебнуться в ней.
Монахи заставляли воспитанников жить в постоянном страхе перед свистками. По утрам они никогда не будили их в одно и то же время. Напротив, они всегда старались застать их врасплох. Они входили крадучись в дортуар, а затем неожиданно раздавался пронзительный свисток, заставлявший вскакивать дрожащие тела — жалкие комочки, трепещущие от страха.
— Кто войдет в душ последним — на неделю без хлеба и без отдыха!
Воспитанники налетали друг на друга. Порой в общей сумятице кто-нибудь забывал полотенце, но уже не смел вернуться за ним из страха, что его накажут.
Душ был любимой утехой братьев. По первому свистку мальчики сбрасывали одежду в полутемном коридоре, освещенном двумя крошечными окошками. Они ждали голые, скрестив руки на груди. По второму свистку первая партия входила в душевую, а их товарищи дожидались, дрожа со сна на утреннем холоде и щелкая зубами. Затем приходилось стоять под ледяным душем, пока брат не прикажет выходить. Надо было делать вид, что ты намыливаешься. Брат расхаживал взад и вперед с длинным ремешком в руке. В душах не было дверей. Монах неожиданно хлестал то одного, то другого ремешком, оставлявшим синие полосы на мокрой коже. Удары причиняли острую боль, и у воспитанников слезы брызгали из глаз. Братья старались попасть по самым чувствительным местам: по ушам, по икрам. Жертвы вопили от боли, а братья хохотали во всю глотку.
— Ах ты, мокрая курица! А ну, намыливайся хорошенько! Мой уши! (Новый удар ремнем.) Живо! Давай, давай! Мой уши!
Танги бросал на братьев взгляды, полные презрения и ненависти. Как-то Красный брат хлестнул его по уху. Из глаз Танги невольно покатились слезы. Однако он притворился, что ему нипочем. Красный брат ударил его без всякого повода. Просто так, для потехи, и закричал:
— Живо! Живо! Не трать время даром!
Танги не стал двигаться быстрей. Он испытывал тайную радость, делая брату назло. Красный брат был еще молод, он хромал и носил очки. Он едва умел читать и писать. Все эти братья никогда не могли стать священниками, их набирали из самых низших слоев общества, большинство вступало в монашеский орден так же, как определенные слои молодежи шли в отряды эсэсовцев: они не знали, к чему приложить свои животные инстинкты. Танги терпеть не мог Красного брата, и тот отвечал ему тем же.
