Этой смерти уже никто не мог сопротивляться. Вскоре все смирились перед неожиданными отправками арестантов ночью к «неизвестному месту назначения». Но люди перестали спать. Они лежали, вытянувшись на тюфяках, в полузабытьи, постоянно начеку, чтобы не пришлось вскакивать внезапно, спросонок. Этого они были не в силах вынести.
Около двух часов ночи дверь в барак открывалась. Два эсэсовца становились у входа с винтовками в руках. Староста барака переходил от тюфяка к тюфяку и будил тех, кому следовало выходить. К несчастью, не все умели умирать; часто происходили ужасные сцены… А иные, напротив, уходили спокойно. Они наспех пожимали несколько рук и исчезали во мраке.
Танги знал, что он не сумеет умереть. При малейшем шорохе он подскакивал и садился, трепеща, на своем тюфяке. Даже Гюнтеру не удавалось его успокоить. Танги стал отвратительно вести себя со своим другом. Он уже не мог спокойно разговаривать с ним. Он превратился в дрожащий комок мяса и костей.
Наконец-то капо нашли способ держать в руках заключенных: они укрощали их ужасом. Они с грохотом врывались в барак среди ночи. Заключенные вскакивали со сна.
— Черт побери! Можно подумать, что вы боитесь… Спокойно, мы сейчас устроим перекличку.
Горькие слезы катились у Танги из глаз. Однажды с ним случился настоящий нервный припадок. Он оправился от него только через несколько дней.
Осенью 1943 года из лагерного управления стали просачиваться кое-какие сведения. Заключенные, состоявшие в списках, иногда стороной узнавали, какая их ждет судьба. Если товарищ подходил к одному из них и вежливо спрашивал: «Ты откуда? Женат? У тебя есть семья?» — все понимали, что тому, с кем говорят, уже недолго жить.
Примерно в это же время заключенные испытали первые воздушные бомбардировки. Среди ночи начинали выть сирены. Затем прожектора бросали в небо пучки света. Через несколько секунд над лагерем проносилась волна самолетов. Бараки трещали и качались, словно они вот-вот развалятся. Потом слышались разрывы снарядов противовоздушной обороны. Сначала рев моторов в воздухе казался низким, приглушенным, на обратном пути самолеты летели, как будто освободившись от давящего груза. А вдали на горизонте долго пылали красные языки пламени.
Первую сильную бомбежку Танги пережил в декабре 1943 года. Никогда в жизни он не испытывал подобного ужаса. Он готов был перенести что угодно, только бы не слышать этого убийственного грохота и жуткого свиста… Несколько самолетов было сбито, и они упали со своим грузом недалеко от лагеря; Танги казалось, что земля разверзается у него под ногами. Ему было очень холодно и очень страшно. Невольно он подумал, сколько детей и женщин, как и он, дрожат сейчас от страха, укрывшись в погребах, и, как и он, молятся богам, которым уж больше не верят.
