– Первым делом он подумал о тебе, мам, – вырывается у меня. – Его первым осознанным словом было твое имя.
Мама гордо останавливается перед ним. Я не вижу ее лицо, только сжатые кулаки. Ростом она ниже папы, но все равно возвышается над ним.
– Надо же, господин решил напомнить о себе, – твердым голосом произносит она. – Но я ему не верю!
– Поехали домой? – не прошу, а умоляю я. – Надо поговорить. Я все объясню.
– Мы поедем домой, Майлин. Мы с тобой, – заявляет мама, глядя на папу.
– Да как ты смеешь, Макер? Как ты смеешь? – восклицает она.
Старуха хлопает папу по плечу, будто без этого ободряющего жеста он бы попросту рухнул:
– Выпьете еще по чашечке кофе? Кажется, вам есть что рассказать друг другу.
Я отказываюсь сесть в машину, поэтому чуть позже мы вчетвером теснимся за крохотным столиком в доме старухи: перед каждым стоит кружка кофе или горячего чая. Взгляды всех устремлены на меня. Я чувствую тяжесть Церцериса в кармане брюк. Борюсь с желанием достать его и перенестись. Ну подожду я Лиама десять дней в Бездонном Ущелье, это куда проще, чем пытаться объяснить что-то маме. Все равно она не поверит! Ей очень грустно, она разочарована до глубины души, вот она и делает вид, что злится. Будь это так, ей было бы легче.
Я не собираюсь защищать папу и просто сижу молча.
– Оправдания мне нет, – говорит папа. – Эйлин, я не собираюсь просить прощения за то, что бросил тебя и дочек. Это непростительно. Но знай: я не хотел, чтобы так вышло. Это был несчастный случай.
– Понимаю, – чуть слышно шепчет мама, уткнувшись взглядом в чашку с чаем, от которого идет пар. – Помнится, ты уехал в Ливерпуль. Или в Саутгемптон? Однако на полпути ты совершенно случайно упал в новую жизнь и решил остаться в ней. Ну что, хорошая была жизнь? Она того стоила?
– Мам, все не так. И ты это понимаешь. Я же сказала, где был папа.
– Сказала, – спокойно соглашается мама.
И вдруг вскакивает, чуть не опрокидывая стол, и кричит во весь голос:
– Конечно, он был в Лилаланд! Там, где… О, проклятье!
Кружки перевернулись, и чай пролился мне на рубашку и штаны. Рефлекторно расстегнув пуговицы рубашки, стаскиваю мокрую горячую ткань.
– Ничего страшного, – успокаиваю я, но, поймав мамин взгляд, умолкаю.
Сначала она смотрит на позаимствованную мужскую майку, затем переводит взгляд на мою левую руку. Взгляд у мамы такой, будто на руке у меня ужасный ожог.
– Майлин. Боже мой! Что это?
Даже старуха выглядит изумленной. Округлив губы буквой О, она напряженно смотрит поверх оправы очков.
