С минуту Смит молча разглядывал разгневанных женщин, потом повернулся к Блейку.
— Разрази меня гром! Какая чуткая у тебя совесть! Эй, вы! — обратился он к преследовательницам. — А ну пошли прочь! Не видите, ему и без вас тошно. Убирайтесь, — он распахнул дверь, — пока я вас не вышвырнул!
Худые лица исказились в испуганной гримасе, но никто из троицы не шелохнулся. Тогда Смит угрожающе двинулся на них. Женщины бросились наутек. Офицер Финч слегка замешкалась, и Смит наподдал ей для скорости старым сапогом. Отчаянный визг потонул в грохоте закрывающейся двери.
Привалившись к створке, Смит захохотал.
— Заткнись! — рявкнул Блейк. — И объясни наконец, кто они такие.
По дряблым щекам пьяницы потекли слезы.
— Тебе ли не знать. Ведь это ты их создал. Тощая рассказывала тебе о младенце Моисее в камышах, здоровячка помогала не сбиться с истинного пути в школьные годы, а симпатяга воплощает первозданную чистоту, царившую у мамы на кухне. Три добродетели — духовная, гражданская и физическая!
— Но для чего я их создал? И почему они гоняются за мной, как свора мстительных гарпий?
— Молодец, сообразил! Только не гарпии, а фурии. Эринии[9] из греческой мифологии. Ты создал их в наказание самому себе. Создал их, потому что по-прежнему отказываешься принять свою сущность. Хоть ты и запер меня за семью замками, тебя по-прежнему терзают муки совести. Фурии преследуют и мучают тебя по твоей воле, ты сам заставляешь их напоминать тебе, какой ты мерзавец! Ты всегда был пуританином в волчьей шкуре. Недоумение Блейка тут же сменилось яростью. Он оттолкнул Смита от двери и распахнул ее.
— Может и так. Может, мы действительно встречались, но когда я вернусь, чтобы духу твоего здесь не было. Уяснил? — Нахмурившись, он замер на пороге. — Хотя нет, сперва ответь на вопрос. Почему дом Бернса? Чем он приглянулся диверсанту вроде тебя?
— Мне всегда импонировал Бобби Бернс, — ухмыльнулся Смит. — Впрочем, как и тебе. Или лучше сказать, нам?
Плотоядно оскалившись, Смит поднял бутылку и стал размахивать ею, словно дубинкой:
Любовь моя еще дитя,
Любовь моя еще дитя,
Пусть подрастет, пусть расцветет,
Приду к ней год-другой спустя.
Зачем о ней я не забыл,
Зачем о ней я не забыл?
Тот, кто ей мил, не полонил,
Под издевательский хохот Смита разъяренный Блейк поспешил прочь.
Эринии ждали у калитки; едва Блейк свернул в переулок, они пустились за ним. След Сабрины потерялся у фермы, где Кольридж сочинил своего «Кубла Хана», и обнаружился только у таверны «Митра». Отпечатки ног вели вправо, мимо родового гнезда Милтона и Стратфорда-на-Эйвоне, к проекции ночного города. Лишь на середине тускло освещенной улочки Блейк понял, куда попал.
