— Мой сын от него, — не стал отнекиваться Булавин и сразу выдал столь весомый козырь козырь, благодаря которому следователь мог засадить его в тюрьму, без шансов на иной исход судебного разбирательства. Николай знал это и, всё же, сказал.
— Охренеть, — не поверил Игнатов. — А ты понимаешь, что это мотив. Да, ещё какой мотив!
— Понимаю, — спокойно признался Булавин. — Но я его не убивал. Мы поругались — он ушёл, чтобы не нагнетать. Собирались поговорить утром. Но я его больше не видел. Это всё, что я могу сказать. Хотите — забирайте! — он вытянул вперёд руки, кивая на запястья.
— Эх, дурак ты! — выдохнул Игнатов. — Езжай, вези свою минералку по ларькам. А про эту историю с сыном — лучше помалкивай.
— И вы меня не арестуете? — усмехнулся Коля.
— Арестую. Если буду уверен, что ты своего собственного брата завалил. А пока я в это не верю, — серьёзно отчеканил Игнатов. — Но, по первому звонку — ко мне. Ясно?
— Ясно, — кивнул Булавин, поднялся с ящика, пожал протянутую ему жилистую руку и зашагал к своей «Газели».
Игнатов понимал — любой другой на его месте счёл бы откровенность Николая Булавина подарком судьбы и уже вскоре закрыл бы дело. Но Семён был другим. Он, в отличие от большинства коллег, верил — сидеть должен лишь виновный. Невиновным за решеткой не место. И за это убеждение его тихо ненавидели в родном управлении. Всегда ненавидели…
* * *
Лена проснулась от лязга металла. Железная дверь хлопнула этажом выше, но девушке показалось, что шум рождался прямо у неё под ухом. Всю ночь она провела, свернувшись калачиком в углу лестничного пролёта, между вторым и третьим этажами. Ей было страшно на улице и, в то же время, не хотелось домой. Подъезд был чем-то пограничным. Ни то, ни сё, примерно как и сама Лена. По крайней мере, она себя так ощущала. Ещё не вещью, но уже не человеком. Она была никем. Уже была…
Никем становятся тогда, когда перестают быть кому-либо нужным. Нужным, не для чего-то, а просто так… Сначала была нужна маме. Потом, когда мамы не стало, Диме. По крайней мере, сама себя хотела в этом убедить. Ведь после смерти самого близкого человека у неё не осталось защиты от этого мира. А ей она была очень нужна, и потому девушка увидела то, что захотела увидеть, в том человеке, который, вскоре, лично для неё, стал опаснее всей враждебной действительности вместе взятой. И вот теперь, когда пропала даже иллюзия защищенности, мир нанёс свой удар. Чтобы жить, нужно обречь на гибель ни в чём неповинного человека. Заставить взять на себя вину, в миг превратившегося для неё в монстра, сынка главного городского полицейского. Того, в ком видела новую опору. Того, кто в итоге принёс погибель…
