– А как насчет вас? – спросил кто-то. – Вы же будете в этом здании.
– Но лучи ведь не убивают, а просто парализуют. Я застыну вместе с остальными, а потом вы приведете меня в себя. И тогда мы сможем узнать правду о Совете. Не забывайте следить за тем, чтобы ваши видеофоны были включены. Если я не позвоню из Вашингтона до полудня, атакуйте.
Он позволил себе скользнуть взглядом по ряду лиц. Лица изменились, теперь это было явственно видно после недель опеки над этими людьми. В них уже не проступала обычная мягкость. Доусон мрачно улыбнулся, поднял руку в здешнем прощальном жесте и сказал:
– Счастливой посадки!
Он вышел, Бетья за ним. Но в тени Доусон остановил ее.
– Я оставляю тебя здесь. Помни, ты останешься в Дасони.
– Но я не хочу…
Доусон пристально поглядел в глаза девушке.
– Ты останешься. Ты меня слышала?
– Да. Конечно, вам лучше знать. Но вы ведь вернете Фереда, Сэфен?
Доусон кивнул, легонько пожал Бетье руку, отвернулся и быстро направился к аэропорту. Внутри него все было напряжено. Завтра к полудню тайна Совета будет раскрыта!
ДОУСОН ХОРОШО рассчитал свое прибытие. Он не сразу отправился в Вашингтон, а сначала полетел в Нью-Йорк. Город изменился неузнаваемо. Лес небоскребов уступил место возвышающимся изящным шпилям, поднимающимся из лабиринта куполов, кривых и арок. Все сооружения были освещены светом, исходящим из пластиковой структуры самого города.
Однако очертания самого острова не изменились. Доусон узнал Гудзон, Ист-Ривер, реку Гарлем, но теперь их окружали парки, и они больше не были грязными потоками, какие он помнил. К ним протянулись мосты, тонкие арки которых казались слишком легкими, чтобы поддерживать собственный вес. Но огромная прочность современных материалов делала их совершенно безопасными.
Нью-Йорк был буйством цветов. Неизменными оставались лишь традиционные названия. Гринвич-Виллидж, Таймс-сквер, Централ-парк – все это исчезло. Доусон почувствовал ужасное одиночество, пока парил над городом, и на секунду ему безумно захотелось направить самолет вниз и разбиться.
Это желание тут же прошло, и он продолжал кружить, иногда замирая на месте над городом, чтобы рассмотреть что-нибудь в ярком лунном свете. И он снова был поражен утопическим спокойствием этого мира. Хотя бы знал, что это спокойствие лежит лишь на поверхности. А над всем протянулась таинственная тень Совета.
Проходили часы. Доусон приземлил самолет в бывшей долине реки Аллегейни, вышел, попил из ручейка, бегущего в траве. Потом прошелся, чувствуя, как розовая трава нежно гладит его голые лодыжки.
