Я давно уже перестал слушать его оскорбления, погрузившись в свои воспоминания, думая о чём угодно, но только не о том, что происходило сейчас прямо передо мной. В моём воображении разворачивался художественный процесс, в котором я рисовал огромный толстый испанский крест на судьбе Гнилого Билла и ему подобных.
В конце концов, поток брани, исходящий от Гнилого Билла, иссяк. Придя в хорошее расположение духа, он даже решил нас накормить, по доброте своей душевной.
— Эй, сладкая парочка вонючих испанцев, не надо думать обо мне плохо, я оставил ваши жизни в ваших руках, и даже не буду брать этого польо с собой, он мне не нужен. Я достаточно награбил, и теперь мне не нужен этот «портулан». Напоследок хочу вам сделать подарок, лично от себя.
И он вытащил из-за пояса пистолет и быстро прицелившись, спустил курок. Грохнул выстрел, и одна из птиц, сильно напоминавшая кондора, только размерами немного меньше, свалилась с дерева на землю. Остальные, шумно взмахнув широкими крыльями, слетели со своих мест и умчались вдаль, громко оглашая окрестности противными сиплыми криками искреннего возмущения подлым убийством своего собрата.
— Вот вам мясо, обдерите его, пожарьте и ешьте за моё здоровье. Он достаточно наелся трупов ваших собратьев. Смотрите, какой он жирный, — и Гнилой Билл, гулко расхохотавшись, пнул убитую птицу сапогом, вызвав у других пиратов новый взрыв хохота.
— Ешьте, не бойтесь, ими питались наши собратья, когда им нечего было есть. Обычное мясо, и не намёка на человечину, которую они давно переварили, — и он, плюнув в нашу сторону жёлто-коричневой слюной, отправился восвояси, сопровождаемый своими товарищами.
Как только пираты скрылись, мы подошли с падре Антонием к этой птице и увидели, что это действительно гриф-падальщик, точнее, его название было гриф-индейка, из-за схожести внешнего вида с индейкой. Мы давно не ели мяса, с момента попадания в плен, да и вообще, мало что ели, поэтому, несмотря на отвратительный вид птицы и неприятие той пищи, которой она питалась, мы нашли в себе силы ощипать его и зажарить на костре, сопровождаемые громким смехом окружающих нас пиратов.
Голод не тётка, и даже не дядька, а есть хотелось просто неимоверно. Отец Антоний помолился за нас, прося прощения перед Господом за грехи наши, а я принялся свежевать птицу, морщась от запаха, который она издавала. Разделав её полностью и отделив морщинистую шею от остального тела, я разорвал мясо на куски голыми руками и, нанизав на прутья, мы обжарили его над костром, а потом и съели.
