Узкие улочки разматывались каменистой лентой, постоянно меняя направление. Темные силуэты проворно передвигались вдоль стен. Немногочисленные дети, которые встречались на пути, были хилыми и рахитичными, они играли среди мусора и кричали на разных языках: на арабском, еврейском, армянском, греческом. Подростки передразнивали надменного, пышно одетого воина, потом с криком улепетывали, прячась во дворах. Дети помладше, присев на корточки у ворот, мучили тощую кошку. Тяжелый, спертый воздух, наполненный зловонными испарениями, застаивался в извилистых темных переулках. Из стен сыпались камни, черепица на крышах шла трещинами, окна зияли щелями. Небо, которое можно было разглядеть между двух кровельных желобов, какое-то выцветшее, унылое, казалось здесь выше, чем где бы то ни было. На углу улицы перед грудой засиженных мухами перцев стояла на коленях какая-то крестьянка. Раздосадованные путники пробирались вслед за Джанушем по этому серому лабиринту нужды и забвения.
Зазвонили колокола храма Гроба Господня, цыган, прибавив шагу, пошел на этот трезвон, и вскоре они оказались на небольшой площади, где резвились куры. Путники привязали своих животных к каменному столбу. С крыльца какого-то хозяйственного строения спустился монах с вязанкой соломы на плече. Заметив чужестранцев, он бросил вязанку на землю, быстро отряхнул свой плащ, потер руки и, приняв благочестивый вид, процедил сквозь зубы несколько приветственных слов на дурной латыни.
— Проходите, здесь могила Христа.
Путешественники покорно повиновались. Вошли в ржавые ворота храма; спотыкаясь в полумраке церковного придела, стали пробираться среди аналоев и стоящих вдоль стен скамеек, обветшалых колонн с поросшими мхом выступами, подсвечников без розеток, серебряных кадильниц, мимо фресок с ангелами и какими-то призрачными фигурами. Вийон и Колен осеняли себя широким крестом, жадно обшаривая взглядом полутемный неф. Где-то здесь, среди обломков восковых свечей, в затянутом паутиной углу лежит Сын Божий. Они пытались отыскать Его в луче света, преломленном через витраж, в отблеске позолоты на триптихе, в изгибах стрельчатых арок. Он должен быть здесь. Жаждущие Его любви, они взывали к Нему из глубины своих душ. Монах, встав перед Гробом Господним, уже напевал гимны. Колен стоял оцепеневший, напряженный, словно его только что посвятили в рыцари. Вийон, преклонив колени и сложив руки, предавался размышлениям, но молиться у него не получалось. Его терзали мысли об Айше, которые он тщетно пытался прогнать, и мысли об Иисусе, которые он тщетно пытался удержать.
