Власть и слава [сборник] | страница 23

– Меня все устраивает. Кто подложит «шерлока»?

– Я. – Голос Март Хэверса даже напугал остальных двоих, так долго он молчал.

Но теперь он закинул ногу на ногу, и кресло под ним заскрипело.

– Я подложу его. Не забывайте, я тоже в деле.

Ла Бушери посмотрел на Хэверса, и вены на его шее вздулись, а в виски вернулась пульсирующая боль, которую он уже почти ассоциировал с Мартом Хэверсом и опасностью.

– Ладно, Март, – тихо, но с ненавистью сказал Ла Бушери. – Ладно! Иди. И надеюсь, у тебя ничего не получится. Надеюсь, тебя убьют.

ГЛАДКИЕ МЫШЦЫ большой черной лошади ритмично двигались под бедрами Хэверса. Он надменно выпрямился в разукрашенном седле, сунув ноги в серебристые стремена, а алая накидка развевалась за ним, подхваченная холодным ветром, дующим по широким улицам Рено. Пока лошадь галопом неслась по мостовой, тряся черной гривой, копыта звенели, как колокола.

Слэг остался далеко на востоке. Из Рено даже не было видно далекого красного свечения. Хэверс с Джоржиной находились тут уже почти две недели, и все шло по плану. Сегодня вечером, возможно, наступит кульминация.

Грубое лицо Хэверса с густыми черными полосами бровей выглядело угрюмым, почти жестоким, пока он скакал на лошади, погрузившись в тайные мысли. На слегка наклонных мостовых разные скоростные уровни были отделены друг от друга светящимися перилами. По пути Хэверсу попадались мужчины и женщины незнакомых ему типов, хотя он видел таких людей на протяжении всей своей жизни. Их мысли оставались для него неизвестными. Но вот эмоции… На губах Хэверса появилась кривая усмешка. Чувства служили общим знаменателем.

Его костюм пока не вызвал никаких вопросов, а в поддельных документах было написано, что он является стражником в отпуске, что позволяло ему входить в нужные социальные слои. Да и почему у кого-то должен вызывать подозрения добросовестный служитель порядка? Администрация не знала, что существуют недовольные. А если и знала, то следила за тем, чтобы эта информация не стала общеизвестной. Статус-кво теперь был их богом. Он защищался и сохранялся любой ценой. Никто не должен был даже думать о возможности что-то изменить, и о том, что этого кому-то хотелось.

Эта потребность властвовала на всех уровнях правительства. Начиная от трудолюбивых рабочих, а также простых служащих и заканчивая кругами богатеев и аристократов, включая высший уровень самих Лидеров, кромвеллианский перфекционизм которых держал в своей хватке все умы, словно культура, навечно сохранившаяся в янтаре, застывшая, неподвижная, боящаяся изменений не меньше самой смерти.