— Видишь, как они соскучились! — сказал Макар, поглядывая на резвящихся собак.
— И мы с тобой давно не виделись, — добавил Каврис. — Целую зиму… Как ты школу кончил?
— Никак, — нахмурился председателев сын. — До экзаменов не допустили. На второй год оставили…
Каврис от такой новости растерялся; ему даже стыдно стало, словно не Макар, а он сам сделал что-то нехорошее.
«Как же так, — подумал он, — как можно не учиться, если отец заботится, кормит, одевает? Почему учебой не дорожил?»
— Ты на меня все еще обижаешься? — спросил Макар.
На такой вопрос Каврис не мог дать ответа. Конечно, «колхозного ягненка» он давно простил, но вот новая… Новая обида была и ему самому непонятна. Выходит, одни могут учиться, но не хотят, другие хотят, а не могут. И тут было что-то неприятное для Кавриса.
— Ох ты! Сколько добыл! — восхищался Макар, склоняясь над Каврисовым ведерком. — Жирные, сала как на поросятах! А я ничего не поймал.
— Чужой добыче не удивляются. От чужой зависти удачи не будет… Хочешь, возьми одного.
Макар выбрал самую жирную тушку и стал сдирать с нее сало.
— Зачем обдираешь? — удивился Каврис.
— Сусличье сало для сапог годится. Смажешь — долго носиться будут.
Каврис никогда не был завистником, но, глядя на Макара, как тот мажет салом новые сапоги, вздохнул. Сам он с ранней весны ходит босиком, и от этого ноги стали шершавыми и черными, как вороньи лапы.
— А ты почему за сусликами ходишь? Разве вам еды не хватает?
— У нас, как у всех. А что я салом сапоги мажу, так это для того, чтобы можно было подольше новых не справлять.
Смазанные голенища стали черными и блестящими. Макар удовлетворенно топнул ногой, любуясь своей работой, но, взглянув на товарища, который, сидя у костра, тоже смазывал жиром потрескавшиеся до крови ноги, погрустнел:
— Зря я суслика выпросил. Они тебе нужнее. Возьми! За суслика, — и протянул Каврису кусок хлеба.
Каврис отвернулся. Рот его наполнился голодной слюной.
— Не надо, — сказал он, мягко отстраняя протянутую руку, — я сусликами не торгую.
— Покуда не возьмешь — не отстану!
Каврис упорствовал, Макар настаивал. Так они препирались долго. Первым не выдержал Макар. Он положил хлеб на большой камень, свистнул свою собаку и ушел. От его быстрого шага громыхали капканы в пустом ведре. Наверно, очень рассердился.
Пусть сердится! Каврис собрал свои вещички и тоже пошел домой. Он шел медленнее, чем Макар: ногам было больно от острых камней и терновника. Но все-таки он успел отойти на довольно большое расстояние, как неожиданно его обожгла мысль: «Не хлеб за человеком гоняется, а человек за хлебом».
