— Что докладываем? — спросил Строганов.
— По минимуму. Выброска успешна, все живы, целы, имущество в порядке. Когда следующий сеанс?
Строганов пожал плечами.
— Как всегда. Через двенадцать часов. В девятнадцать тридцать по Москве.
— То есть в полшестого по варшавскому. Надо будет успеть до этого времени обосноваться в этом Серакуве… ладно, составляй шифровку. Не буду тебе мешать…
Вернувшись к группе, Савушкин приказал старшине:
— Костенко, доставай рацию и закинь повыше антенну. От нас до Быхова по прямой — вёрст восемьсот. Хотя, я думаю, управление уже в Минске… Всё равно — закидывай на максимум!
— Яволь, герр гауптман!
— Ото ж…
После того, как Строганов составил свою шифровку, отстучал её на ключе и получил квитанцию — группа быстро собралась и двинулась далее — все больше и больше забирая влево, чтобы, по расчетам Савушкина, выйти на юго-восточную окраину Серакува.
К полудню по московскому времени (то бишь, в десять утра по варшавскому) группа вышла на просёлочную дорогу, идущую с юго-востока на северо-запад. Савушкин глянул карту и удовлетворённо кивнул.
— Если все правильно — то это дорога Ляски-Серакув. Она нам и нужна. Всё, достаём из мешков снаряжение, навьючиваемся, разбираем оружие. Строганов, рацию — в рюкзак!
Минут пять группа деятельно обвешивалась портупеями, скатками, сухарными сумками, противогазными футлярами, ранцами, подсумками и прочей амуницией. Вдобавок Некрасов перебинтовал капитану голову, а Костенко извел два индивидуальных пакета на ногу радиста — для достоверности присыпав бинты серой дорожной пылью.
Когда разведчики закончили процесс перевоплощения — Савушкин скомандовал:
— Мешок с продуктами — на совести обер-лёйтнанта и ефрейтора, обер-фельдфебель Граббе — на дорогу. Костенко, запомни — Wohin gehst du? Это вопрос «Куда ты едешь?». Запомни! Всё, давай, мы с Женей, как калеки — присядем на обочину. Всё, ждём!
Ждать пришлось недолго. Минут через пять из-за поворота показалась пароконная повозка, обычно — судя по длине — перевозящая брёвна или пиленый лес; в деревне у Савушкина такие экипажи обычно назывались «роспуски».
Костенко, до этого старательно проговаривающий про себя заветную фразу, властным жестом остановил изумлённого встречей с немцами в глухом лесу возчика.
— Хальт! Вохен гехст ду?
Поляк испуганно развёл руками.
— Przepraszam, panie oficerze, ale nie rozumiem!
Савушкин про себя выругался. Вот же черти, уже без малого пять лет в составе Рейха, а язык выучить не удосужились! И, встав и подойдя к «обер-фельдфебелю Граббе», спросил на ломаном польском:
