— А мне надоело слушать, — сказал Сен-Клер, берясь за утреннюю газету.
Ева, красавица Ева, сидела, устремив на мать не по-детски серьезный взгляд своих голубых глаз. Потом она тихонько подошла к ней сзади и обняла ее за шею.
— Что ты, Ева? — спросила Мари.
— Мама, позволь мне поухаживать за тобой… Ну, хоть одну ночь. Я не буду тебя раздражать и не засну. Я часто не сплю по ночам, лежу и думаю…
— Что за вздор, Ева! — воскликнула Мари. — Какой ты странный ребенок!
— Ну позволь, мамочка! — И Ева робко добавила: — Знаешь, няня, должно быть, нездорова, все время жалуется на головную боль.
— Вот еще выдумки! Твоя няня не лучше других! Негры все такие: чуть что — голова заболит или палец уколят, — и они уже разохались. Им нельзя потакать, ни в коем случае нельзя! На этот счет я держусь твердых правил. — Она обратилась к мисс Офелии: — Вы сами убедитесь, насколько это необходимо. Позвольте негру хоть раз пожаловаться на какое-нибудь пустяковое недомогание, и все кончено — с ним не оберетесь хлопот. Я, например, никогда не жалуюсь на плохое самочувствие. Никто не знает, какие страдания мне приходится испытывать. Но я считаю своим долгом сносить их молча и сношу без единого слова жалобы.
Мисс Офелия так широко открыла глаза, выслушав это неожиданное заявление, что Сен-Клер не выдержал и расхохотался.
— Стоит мне только намекнуть на свое плохое здоровье, и Сен-Клер не находит ничего лучшего, как смеяться надо мной! — тоном мученицы проговорила Мари. — Дай бог, чтобы ему не пришлось пожалеть об этом в один прекрасный день. — И она прижала платок к глазам.
Наступило молчание, довольно неловкое. Наконец Сен-Клер поднялся, взглянул на часы и сказал, что ему нужно уйти по делам. Ева выскользнула из комнаты следом за ним. Мисс Офелия и Мари остались наедине.
— Сен-Клер всегда такой, — сказала последняя, резким движением отнимая платок от лица, как только преступник, на которого этот платок должен был воздействовать, скрылся из виду. — Он не отдает себе отчета, он не понимает, не может понять, как я страдаю все эти годы! Если б я ныла, носилась со своими болезнями, тогда его невнимание было бы понятно. Мужчинам скучно с плаксивыми женами. Но я терплю, терплю молча, — и вот к чему это приводит: он считает, будто моему терпению нет границ.
Мисс Офелия не знала, что полагается говорить в таких случаях.
Пока она раздумывала над этим, Мари вытерла слезы и, так сказать, оправила перышки, словно голубка после дождя, после чего перешла к беседе на хозяйственные темы, посвящая мисс Офелию в тайны буфетов, кладовых, чуланов, комодов и прочих хранилищ, которыми последняя должна была отныне заведовать. Посвящение это сопровождалось таким количеством советов и наставлений, что у другого человека, менее делового и методичного, давно бы голова пошла кругом.
