— Это мы называем 3D сердцем, так как оно не плоское, а имеет множество граней.
— Круто, — сказал Майк.
— Это действительно красиво, — соглашается Дэнни.
— Спасибо. Это моя фишка. У большинства художников есть своя особенность, которой они известны. Уорхол использовал промокшие чернила, чтобы подписывать свои работы. Ромеро Бритто использует эксцентрические цвета, и когда вы смотрите на одну из его скульптур или картин, не возникнет сомнений, чья это работа. Даже если они создают что-то другое, благодаря намеку, вы узнаете автора. Моя особенность — сердца. Я рисую их… создаю скульптуры… Это мой «Калейдоскоп сердец». Это моя отличительная черта.
— Ооо, — восклицает Мэй. Она тянет руку, чтобы прикоснуться к сердцу, но передумывает и опускает ее.
— Возьми его, — говорю я.
— Нет, я не хочу его разбить. Оно такое красивое.
— Возьми. Ты можешь оставить его себе.
Глаза Мэй расширились.
— Ты мне его даришь?
— Да.
— Но, что, если я разобью его? — спрашивает она, нерешительно поднимая сердце, поворачивая его много раз, при этом создавая небольшие радуги по всей комнате.
— Ну, — говорю я, поднимая свой взгляд на Оливера, пристально наблюдающего за мной. — Это сердце. В какой-то момент оно обязательно разобьется. Рано или поздно кто-нибудь придет и разобьет его, это можешь сделать и ты. — Я замолкаю, мое сердце бешено бьется в груди, поскольку пристальный взгляд Оливера становится серьезным, а я стою загипнотизированная им, пытаясь освободиться от его чар. — Кроме того, я знаю девушку, которая сделала это сердце, и, если оно разобьется, она сделает новое. — Подмигивая ей, обращаюсь ко всему классу. — А теперь поговорим о картинах.
Взгляд Оливера прожигает во мне дырки в течении следующего часа, но я отказываюсь смотреть на него. Дети рисуют разные вещи: Мэй рисует сердце, Майк — эмблемы Лос-Анжелес Лейкерс, Дэнни — рыб. Все они освоились с кистью и холстом перед ними. Подхожу к каждому, помогая им усовершенствовать их движения, изучить и управлять весом своих рук. Когда заканчивается урок и наступает время вернуться каждому в свою палату, они благодарят меня, говоря уже о следующем уроке. Чувствую облегчение и тепло, которое длится всего лишь три минуты, прежде чем Оливер подходит ко мне, пока я убираю класс.
— Разбитые сердца, — говорит он, скрипя зубами. — Это логично.
— Это не разбитые сердца, это «Калейдоскоп сердец», — поправила его я.
— Какая разница, ты делаешь их из осколков.
Я медленно подхожу к нему, достаточно близко, чтобы почувствовать его теплое дыхание на своем лице, наклоняя голову, впиваюсь в него ожесточенным взглядом.
