Сильна власть греха над несчастным человеком, незаживающую рану наносит беззаконие его душе. Помыслы о содеянном могут тревожить человека всю жизнь. Но велика и беспредельна милость Божия к тем, кто умеет смотреть правде в глаза, кто не оправдывает себя ни в чем и кто берет ответственность за свои темные и срамные дела только на самого себя. Блажен, кто имеет мужество сойти во глубину покаяния и оттуда обратиться к Богу. В свое время и он услышит от Христа утешительные слова: «Дерзай, чадо! Прощаются тебе грехи твои».
Следует обратить сугубое внимание не только на то, что Спаситель называет парализованного Своим чадом, но и на Его повеление «дерзай». Оказывается, для того, чтобы прочувствовать свое прощение от Бога, принять и усвоить всё превосходящую любовь Божию, надо иметь особое дерзновение. Грех лишает человека надежды, придавливает его своей тяжестью. Нам иногда кажется, что прощение от Бога возможно получить только в результате строгой аскезы, что для этого требуются неимоверные труды и подвиги, долгое время. Некоторые духовники склонны поддерживать в своих чадах подобный настрой. Нередко они обременяют своих пасомых чрезмерностью своих требований, что представляется им проявлением истинного православия. Им кажется, что чем строже, тем и лучше. Тем самым они делают ношу несчастного страдальца еще более тяжелой и невыносимой. Вместо излечения и восстановления в добре души человеческой происходит нанесение еще большей раны. Вот и ходит такой бедный христианин, сгибаясь в три погибели под тяжестью своей вины. Мы забываем о том кратком, но весьма важном наставлении, которое дал преподобный Серафим Саровский духовнику Дивеевской обители, протоиерею Василию Садовскому. Он категорически запрещал ему употреблять епитимьи по отношению к «дивеевским сиротам». Он напоминал ему слова молитвы, чаще всего произносимые на исповеди формально, по заведенному порядку, на которые мало кто обращает внимание: «аз же точию свидетель есмь», вовсе не наказатель или безжалостный каратель. Мы также упускаем из виду слова из книги пророка Исайи: «…удалите злые деяния от очей Моих, перестаньте делать зло, научитесь делать добро, ищите правды… тогда …если будут грехи ваши как багряное, – как снег убелю, если будут красны, как пурпур, – как волну убелю» (Ис. 1, 17, 18). В ветхозаветном времени любовь Божия спешила на помощь к раскаявшемуся грешнику и ждала от него только одного – изменения своей жизни и вменяла одно это намерение в покаянные труды. Если это так, то неужели любовь Божия в новозаветные времена благодати, после пришествия Богочеловека на землю, изменила свою природу и отдалилась от человека еще более, чем в подзаконный период истории человечества? Не безумие ли мыслить так? Не являет ли Христос исцелением расслабленного и отпущением всех его грехов необыкновенную близость божественной любви к кающемуся? «Сей богохульствует. Кто может отпускать грехи, кроме одного Бога?» – в этом утверждении книжников слышится не только нежелание признавать божественную власть Христа. Не исключено, что книжников глубоко возмутил сам факт снисходительного прощения расслабленного. Они сопротивлялись этому поступку Христа, так как считали парализованного великим грешником, совершенно недостойным подобной милости, оказанной, как им казалось, с необыкновенной легкостью. И те, не в меру строгие духовники, которые спешат наложить на кающегося тяжелые прещения и наказания, считая их также недостойными божественной любви, не становятся ли в один ряд с книжниками, обвинившими Христа в богохульстве за Его прощение кающегося?
