Теперь же все здания факультетов естественных паук превратили в лаборатории, и по тропинкам туда-сюда энергичной и уверенной походкой ходили студенты-естественники.
«Откуда эта уверенность здесь, в мире, из которого ушла всякая жизнь?» — думал Михаэль.
У здания, которое когда-то называлось Лаутерман, ом остановился перед новой табличкой: теперь оно звалось Берман. Он увидел кучу поломанных стульев в вестибюле, но внутрь не вошел. В прошлое свое посещение он заметил, что аудитории превратились в конторские помещения. «И что было плохого в этом кампусе? — думал он. — Для чего нужно было сооружать эту уродину на горе Скопус и превращать здание Лаутерман в прибежище привидений? Какое поколение воспитывают там, среди этих камней?» — думал он, направляясь к Национальной библиотеке.
Когда он зашел в библиотеку, его сразу поразил запах: знакомый запах книг, переплетов, деревянных полок. Он увидел каталожные шкафы, красные бланки заказов книг для общего читального зала и голубые — для зала иудаики и востоковедения. Было и новое — на полукруглом черном барьере стояли компьютеры, а за ними сидели пожилые женщины, терпеливо и вежливо отвечающие на вопросы посетителей. Михаэль вытащил каталожный ящик, на котором было написано «Ти — Тр», и стал выписывать заказы на нужные ему книги. Заказал он и книгу Тувье Шая «Комментарии к творчеству Тироша», бросил все бланки в щель ящика с черной надписью «Заказы» и спросил: сколько времени ждать получения книг? Студент за стойкой сказал: «Не меньше часа». Михаэль вздохнул — увы, ничего не изменилось с тех пор, как он учился здесь. Он направился к лестнице, ведущей в читальные залы, затем вернулся в зал каталогов и стал лихорадочно рыться в карточках с описаниями книг Агнона. Он заказал два первых издания романа «Поэзия» и снова поднялся наверх.
В самом здании библиотеки не чувствовалось атмосферы привидений, царившей в кампусе. На первом этаже уже не было того, старого, кафетерия, и снова у Михаэля защемило сердце. В читальном зале иудаики он листал экземпляры журнала «Литература», «Восклицательный знак», «Весы», размышлял о попытках израильтян приобщиться к общемировому литературному процессу и дивился недоступным его пониманию названиям статей: «Семиотические связи и последовательности», «Художественные функции комплексной речи» и т. д. Порой посреди занятий его вдруг настигала волна убийственного гнева на Майю, на ее мужа и на весь мир, но он не пенял себе за это. Ничего, думал он, злость поможет накопить нужную энергию для расследования всех этих «случайностей», с которыми он постоянно сталкивается во время следствия. Он должен полностью сосредоточиться, обрести свою лучшую форму, чтобы проникнуть в дебри науки, о которой у него нет никакого представления — почти никакого, ибо обычный читатель вроде него в этих вопросах не разбирается.
