Убийство на кафедре литературы | страница 123
Михаэль сел рядом с пожилым, во втором ряду — не у стола, а в кресло с подставкой для письма. На подставке лежала закрытая тетрадь, Михаэль прочел заголовок: «Основы лирической поэзии». Тувье занял свое место у стола преподавателя. Человек, сидевший рядом с Михаэлем, встряхнулся, раскрыл свою тетрадь, стал листать ТАНАХ. Михаэль заметил в его тетради заголовок «Самсоновы волосы»[18], под ним были следующие строки:
— Начнем занятие, — сказал Тувье Шай. Он прочел стихи вслух. Все молчали. Слышен был лишь голос преподавателя. Михаэль смотрел на читающего Тувье. Голос его теперь не был монотонным. Ему нравятся эти стихи, понял Михаэль, и еще он понял, что Тувье любит свою работу.
Тувье Шай закончил чтение и обратился к глядящим на него студентам. То, что он сразу взял быка за рога, заставило слушателей забыть о текущих делах и войти в учебный материал.
— Что же здесь держит композицию, если она здесь вообще есть? Какова ее основа, на что она опирается?
Одна рука нерешительно поднялась, и молодой человек в очках начал говорить, прежде чем получил разрешение.
— Здесь есть два обращения к библейским сюжетам, две аллюзии, — сказал он взволнованным голосом.
— Книга Судей, главы тринадцатая-сорок седьмая, и вторая книга Самуила, главы тринадцатая-девятнадцатая, — без колебаний определила женщина в чепце-швисе.
Тувье Шай кивнул и голосом, в котором слышалось напряжение, спросил:
— Так что мы с этим станем делать? У нас уже были стихи с аллюзиями, но здесь два танахических текста в одном стихотворении, как мы с этим будем справляться? Мы уже увидели здесь аллюзии, а что дальше?
— Нужно вникнуть в текст, к которому есть отсылки, — сказала одна из двух женщин постарше, глянув в свои бумаги.
— Напомните мне, — сказал Шай, и его лицо на мгновение приобрело прежнее, опустошенное, безжизненное выражение. — Кто возьмет это на себя? — Он погрузился в лежащие перед ним конспекты. Михаэль глянул на часы. Прошло лишь десять минут занятий. Михаэль посмотрел на лежащие перед ним стихи, они вызвали в нем интерес и даже понравились, но он не знал почему. Он не слишком понял эти стихи, но ему всегда нравилась история о Давиде и бунте Авессалома. И слова плача: «Авессалом, сын мой, сын мой, сын мой Авессалом, о, если б я умер вместо тебя, Авессалом, сын мой, сын мой» нередко звучали в нем, когда он вел машину, в минуты непонятной грусти, задолго до того, как он стал отцом.