Мама всегда объясняла, что это в ней говорит скаутское прошлое.
Девочка-скаут, блин.
В этом номере мотеля только две комнаты. В спальне входная дверь и два больших окна, а в уборной есть только маленькое окошко над унитазом – откидная форточка с петлями у нижнего края, которые держатся на заржавевших шурупах. От одного взгляда на них у меня начинают болеть пальцы.
Чтобы их открутить, понадобится несколько часов, если у меня это вообще получится. И я не хочу этим заниматься. Я хочу вернуться на кровать, свернуться клубком и спать, пока мама не разбудит меня и не скажет, что все это – плохой сон.
Унитаз скрипит, когда я забираюсь на него, а когда я берусь за шурупы, ржавчина пачкает пальцы. В итоге у меня уходит на это немногим больше часа. Приходится пожертвовать двумя ногтями, прежде чем последний шуруп поддается. Его я оставляю на месте, хотя и наполовину открученным, и возвращаюсь обратно в спальню.
Я не подхожу к кровати, потому что на этот раз поиск выходов совсем не кажется игрой, и спать слишком страшно. Вместо этого я усаживаюсь на пол и принимаюсь рассматривать мамино обручальное кольцо. Папа отыскал его на блошином рынке – обычная аляповатая бижутерия. Я наблюдаю за игрой света в его гранях, и в итоге засыпаю или, точнее сказать, теряю сознание. Мне снится, будто Эйден забирается в окно и мама застает его в моей спальне. Я понимаю, что это сон, потому что она приглашает его остаться на ужин. Я вздрагиваю каждый раз, когда кто-то стучит вилкой о тарелку.
Меня будит резкий звук – на парковке хлопает дверь машины. Спрятав кольцо на цепочке под рубашку, я нарушаю еще одно мамино правило – бросаюсь к окну и отодвигаю штору, чтобы выглянуть наружу. Тонкую занавеску я не трогаю, так что все, что я вижу, довольно туманно – последний луч солнца как раз скрывается за горизонтом. И все же мне удается понять: человек на водительском сиденье – точно не моя мама. У меня нет времени, чтобы обдумывать острую вспышку разочарования, потому что мамина паранойя пропитала меня насквозь. Как будто я впервые увидела мир вокруг по-настоящему.
Последний человек, помимо мамы, которого я видела за последние дни, пытался на нас наехать.
Сейчас я могу думать только об одном: теперь опасность отделена от меня лишь тонким оконным стеклом.
В горле встает комок, и мне хочется провалиться сквозь землю. Я больше не могу делать вид, что она вернется за мной, что мне не придется защищаться, потому что она возьмет это на себя. Что-то в ее плане пошло сильно не так. Комок в горле набухает, но я заставляю себя проглотить его. Я знаю, что она сказала бы, если бы была со мной рядом в этой комнате. Так что я стараюсь дышать ровнее и думать. Я принимаюсь двигаться еще до того, как осознаю, что именно собираюсь делать.
