— Все эти годы они говорили мне: «Рани, где Соня? Она всегда в разъездах», — Рани смеется этой шутке, понятной только своим. — Я говорила им: «Вот увидите, она когда-нибудь вернется. Куда же еще ей податься?»
— Вокруг нас целый мир, мама, — Соня отодвигается от стола, еда на ее тарелке почти не тронута. — Думаю, что есть место, где я действительно нужна.
— Но это твой дом, — Рани оглядывается по сторонам, будто дом изменился до неузнаваемости. В каком-то смысле так и есть. Прошлое, каким бы оно ни было, теперь не имеет власти над будущим. Доказательство этому стоит прямо напротив нее. Сколько раз мать проходила мимо комнаты Сони, думая, будет ли она когда-либо снова служить прибежищем ее дочери? Соня здесь, ест завтрак, который Рани ей приготовила. Только теперь никто не вздрагивает при звуке его шагов и не съеживается от страха. Страх исчез, что само собой служит доказательством их свободы.
Рани не хочет слышать звучащего у нее в голове насмешливого голоса мужа. Он издевается над ней потому, что она верит, будто спасена. Беглец никогда не бывает свободным. Хотя он лежит в коме далеко отсюда, память о нем витает в воздухе, которым она дышит. И она знает, что так будет всегда.
— Этот дом всегда был твоим, — говорит Рани.
Соня открывает рот, но не может выдавить ни слова. Уставясь в тарелку, она ковыряется в остатках еды.
— Этот дом никогда не был моим, — произносит она тихо. Окинув взглядом знакомые вещи вокруг, она спрашивает голосом, звенящим от гнева: — Неужели ты убедила себя в том, что он твой?
Ее гневные слова заставляют Рани отшатнуться, и она хватается левой рукой за буфетную стойку. Образы Индии и родного дома возникают перед ее глазами.
— Когда я была маленькой, — произносит она тихо, — то обычно бегала по берегу, пока служанки стирали белье в реке.
Рани никогда ничего не рассказывала о своем детстве. Соня отставляет чашку с чаем и внимательно слушает.
— На что это было похоже?
Рани умолкает на мгновение, вспоминая то время.
— На свободу.
Она бросала гальку в воду, за что ей попадало от присматривавших за ней слуг.
— У моей матери было пятеро детей старше меня и четверо моложе. Меня растили слуги, которые получали несколько центов в день.
— Я не знала этого, — бормочет Соня.
«Не знала, нет», — думает Рани.
— Знаешь, каким было мое первое сильное впечатление?
Соня отрицательно качает головой, и Рани начинает свой рассказ:
— Мне было года три, может быть, четыре. Я бежала за птичкой, но она не давалась мне в руки… — они с Соней обмениваются улыбками, — и вдруг наступила на гвоздь, который прошел прямо через ступню.
