— Как насчет кворума? — спросил Дижур. — Отсутствуют два члена комитета: Львов-Рогачевский и Карпов. Налицо семь. Будем или не будем?
— Будем! — сказал Пономарев.
— Как считать Шлихтера: гостем или членом комитета? — не унимался дотошный Дижур.
— Мы же его кооптировали! — напомнил Мельницкий.
— Итак, приступаем. Ваше мнение, Лев Григорьевич? — обратился к Френкелю Дижур.
— Я знаю, что ничего не знаю, — улыбнулся Дед. — Предпочел бы воздержаться.
…Голос Шлихтера оказался решающим: он проголосовал за «Искру».
— Прекрасно! — воскликнул Басовский. — Я на днях буду в Женеве и расскажу об этом в редакции «Искры»!
— Отвратительно! — буркнул Розанов. — Большинство в один голос — это неустойчивое равновесие. Стоит кому-нибудь схватить насморк, и от одного его чихания комитет может разлететься как карточный домик!
— Нам нужно немедленно уведомить партию о нашем решении! — сказал Шлихтер. — Хорошо бы выпустить специальную листовку!
Комитет состоял из «пишущей братии». Мигом было набросано несколько вариантов «Заявления Киевского комитета». Концовка же его звучала так:
«Киевский комитет Российской социал-демократической рабочей партии, признавая «Искру» партийным органом и обязываясь ее всячески поддерживать, приглашает в интересах социал-демократического революционного движения к тому же все комитеты и организации — в единении наша сила!»
— Я недопонимаю! — выкрикнул ни с того ни с сего взъярившийся Тарас Бульба, раздувая густые усы. — Почему мы должны плясать под чужую «Искру», да еще выходящую на русском языке, когда мы, жители юга России, Малороссии, а точнее Украины, хотим иметь свою «Искру», на своем языке, вокруг которой будем создавать нашу собственную социал-демократическую партию? Зачем нам эта централизация? При царе приказывает Питер, а без царя какая-то Самара. Да я ее и знать не хочу!
— Зато сразу видно, маэстро Конопко, что вы сами без царя в голове! — возмутился Вакар. — Местничество, сепаратизм в самом оголенном виде. Сидит, понимаете ли, человек и дальше своего пупа ничего не видит!
— Вы мой пуп не трогайте! — заверещал усач, и многие засмеялись.
— Марьян Андреевич Конопко предъявляет нашей агитации правильное требование, — вмешался Френкель. — Она должна быть понятна простому человеку. Каждый народ обязан иметь революционную газету на своем родном языке. А деньжата где? — Он потер палец о палец. — С таким трудом ставим технику, и как легко она проваливается.
— А недавно типографию выкинули! — негодовал Конопко. И все, кроме Шлихтера, засмеялись.
