Холера. Препротивное слово, давно уже ставшее ругательством. Теперь оно было у всех на устах. Дощатый холерный барак. Сулема. Неутолимая жажда. Люди в белых халатах. Прислужники в черных, будто монашеских, капюшонах с марлевыми полумасками на лицах, И страшный кто-то, присутствующий незримо и неотступно, некто, готовый внезапно нанести предательский удар. Вибрион холеры, недавно открытый Робертом Кохом!
Шлихтеры — студенты-медики — приехали домой, на Полтавщину, попавшую в беду.
Первое, но не самое трудное испытание — войти в холерный барак, перешагнуть ту черту, за которой тебя увидят и больные, и медицинский персонал, и сама холера.
Евгения Самойловна вошла, разговаривая о чем-то с мрачным эвакуатором, обряженным в монашеский подрясник с капюшоном. Он вез тележку за очередным трупом, держа в руке страшный двузубый крюк. Александр Григорьевич, сжимая пальцы так, что ногти впились в кожу, подошел к входу в барак один. Как ни крепился, но голова все-таки сама повернулась, он взглянул на бесконечные ряды подсолнечников, повернувших свои золотолепестковые шляпки в его сторону. В небе на невообразимой высоте еле заметен комочек — жаворонок. О, как он себя поносил потом за этот прощальный взгляд! Да и еще за то, что поморщился от резкого удара в нос смешанных запахов уходящей жизни и медикаментов.
Шлихтер вошел в барак. Свет проникал через большие, как ворота, двери в торцах этого нелепого, сшитого на живую нитку сооружения. Во всю длину барака тянулись наспех сколоченные сплошные нары из необструганного горбыля. А на них темными грудами извивающиеся от боли тела, жуткие, будто борющиеся сами с собой. Быстро привыкнув к полутьме, Александр, преодолевая желание удрать из барака, присмотрелся к лицам несчастных, вернее, к их безликости. Не лица — черепа, обтянутые синюшной, покрытой липким потом кожей.
Рядом хлопотали люди в серых халатах, тоже безликие, в огромных рукавицах.
Александр посмотрел на вытянувшуюся, как в каталепсии, девушку в лохмотьях.
— Что с ней? — спросил он у проходившего мимо санитара.
— Уже, — равнодушно ответил тот.
— Так почему же не уносите?
— Она никому не мешает. Санитаров на живых не хватает, — ответил тот, отходя. — Мертвые могут подождать!
Александра лихорадило. Это были первые смерти, которые он видел в жизни так близко. Но к черту слезливый сентиментализм. Здесь нужны действия, а не рефлексии. Дело. Дело!
— А ну, скубент, пошевеливайся! — крикнул человек, одетый в черный халат с большим капюшоном, из-под которого сверкали черноугольные глаза. — Берись за вожжи… Да рукавицы одень, дура!
