Доехав до Ораниенбаума, Тарутин поспешил в порт и там пристроился к артиллеристам, которые переправлялись в Кронштадт на лошадях, запряженных в огромные сани.
НА КРЕЙСЕРЕ «АВРОРА»
Судостроители забастовали в пятницу. Франко-русский завод опустел. Наступила непривычная тишина, нарушаемая лишь звоном склянок «Авроры».
Без рабочих ремонтируемый корабль имел какой-то заброшенный и растерзанный вид. С его высоких бортов свисали покосившиеся пустые беседки клепальщиков. Листы стальной брони во многих местах остались развороченными, в зияющих дырах виднелись заржавевшие шпангоуты.
Командир «Авроры» капитан первого ранга Никольский, не желая, чтобы матросы узнали о начавшихся в столице беспорядках, отдал строгий приказ: никого в город не отпускать. Но разве утаишь такие события от матросов?
Трюмные машинисты, гальванеры, кочегары и электрики с утра перетирали и смазывали детали разобранных машин. Прибегавшие к ним матросы строевой команды шепотом передавали:
— Все заводы остановились. Рабочие ходят по улицам с флагами. За Нарвской заставой бьют городовых.
К концу дня в машинное отделение бегом спустился возбужденный плотник Липатов.
— Где Белышев? — спросил он.
— А что стряслось? — заинтересовались машинисты.
— Совсем осатанели. Крейсер в тюрьму превращают… Семеновцы рабочих арестовали, притащили на корабль и — в карцер. Нас и так презирают, жандармами зовут, а тут еще такое.
У авроровцев действительно была недобрая слава на флоте. Полтора года назад, когда матросы «Рюрика» отказались конвоировать взбунтовавшихся матросов линкора «Гангут», командующий приказал это сделать экипажу «Авроры». Офицеры в конвой отобрали новичков, только что прибывших служить на корабль, и те опозорили всю команду.
— Постой, не горячись, — остановил плотника появившийся Белышев и, отойдя с ним в сторонку, шепнул:
— Созови своих ребят понадежней, а я своих. Сойдемся ровно в пять в туннеле у главного гребного вала.
В назначенный час матросы пробрались в длинный и узкий коридор, освещенный огарком свечи, и, усевшись на корточки, стали обсуждать, что же им делать.
Выслушав негодующих товарищей, Белышев с обычной для него неторопливостью сказал:
— Протестовать, конечно, нужно, но этого мало. Мы должны быть вместе с рабочими. У меня есть предложение: сегодня, когда нас соберут на вечернюю молитву, погасим свет и навалимся на офицеров. В первую очередь на Никольского и Ограновича.
Предложение машиниста не вызывало споров. Тут же условились, что сигналом к бунту послужат слова молитвы: «…и благослови достояние твое», электрики мгновенно перережут электрическую проводку, а остальные, наметив себе офицеров, нападут на них в темноте.
